Марина Фьорато - Мадонна миндаля
— А меня вы можете научить той игре, в которую только что играли? Мне бы очень хотелось в нее поиграть!
И пока Бернардино с Симонеттой бродили под миндальными деревьями, ронявшими им на губы и ресницы нежные лепестки, аббатиса монастыря Сан-Маурицио, подобрав монашеские одежды выше колен и впервые за многие годы подставив солнцу бледные и, надо сказать, довольно волосатые ноги, с наслаждением носилась вокруг дерева, преследуемая двумя еврейскими мальчишками. Она пронзительно, как попугай, хохотала и, точно восточный дервиш, вертелась во все стороны, стараясь удрать от юных преследователей.
Симонетта ди Саронно и Бернардино Луини поженились в Саронно, в церкви Санта-Мария-деи-Мираколи. Симонетта решила, что пора посмотреть прошлому в лицо, а потому она должна публично обвенчаться в церкви с Бернардино и в открытую начать новую жизнь с новым мужем. В отличие от первого раза Симонетту венчали не перед главным алтарем, а в часовне Святой Богородицы, где на нее с каждой стены смотрело ее же собственное лицо, ибо все фрески там были нарисованы ее возлюбленным женихом. Венчали их брат и сестра во Христе, оказавшиеся братом и сестрой по крови, так как Алессандра и Ансельмо Бентивольо, едва успев познакомиться, сразу же крепко подружились, их дружба, скрепленная сходством характеров и жизненных целей, а также общим отцом, значительно перевешивала те печальные обстоятельства, что у них не только были разные матери, но и росли они в разных условиях.
Даже жители Саронно благословили этот брак — ликер «Амаретто» существенно помог развитию города, и хозяйка замка Кастелло стала теперь богатой покупательницей и у виноторговца, и у мясника, и у прочих городских поставщиков продовольствия. Один лишь булочник загадочным образом скончался за несколько недель до свадьбы Симонетты и Бернардино, но один лишь отец Ансельмо, отправлявший похоронный обряд, сумел заметить жутковатого вида метательный нож в форме мальтийского креста, вонзившийся глубоко в грудь булочника. Священник, впрочем, промолчал о своем открытии. Молчала и Симонетта, она, даже зная о том, что популярность ее в народе в значительной степени связана с ее «известной всем» ненавистью к евреям и с тем, что она «собственноручно прикончила этого мерзкого Манодорату», отнюдь не стремилась это мнение опровергнуть, решив, что лучше уж пользоваться подобной репутацией, но обеспечить своей маленькой семье полную безопасность.
Но настоящая свадьба состоялась именно дома, в кругу семьи. Под Деревом Ребекки они с Бернардино снова произнесли слова клятвы, а мальчики в это время держали над ними арку, сплетенную из цветущих веток миндаля. Затем жених с невестой обменялись миндальными орешками, и на этот раз Симонетта старательно разгрызла свой орех и разжевала сладкое ядрышко. И еще в одном эта свадьба отличалось от той свадьбы: первый бокал они наполнили ликером «Амаретто» — напитком, который Симонетта изобрела для Бернардино. Собственно, это был даже не бокал, а серебряная чаша, из которой они пили одновременно, и Бернардино в очередной раз изумлялся тому, какой превосходный, изысканного вкуса ликер сумела создать его молодая жена.
— Ну, как ты его находишь? — спросила она, и на лбу у нее появилась крошечная тревожная морщинка.
— Я нахожу, что это истинное произведение искусства! — улыбнувшись, ответил он. — Уверен: настоящее искусство встречается не только на стенах церквей.
Свадебный пир в миндальной роще продолжался до тех пор, пока мальчики не уронили золотоволосые головки, уснув прямо посреди трапезы. Странная это была свадьба. В качестве главных гостей там были монахиня и священник, которые сидели прямо, точно подставки для книг, более всего похожие на ожившие резные изображения святого Бенедикта и святой Схоластики. Также там присутствовали, причем отпивая из одного бокала, еврей, наставник мальчиков, и дама его сердца, некая немая из Таормины, сменившая христианскую веру на иудейскую, впрочем, эта немая смеялась и пела с не меньшей радостью, что и все остальные. Подавали за праздничным столом кушанья как христианские, так и еврейские. Да и среди тех песен, которые они пели без умолку — ибо чудесный ликер «Амаретто» лился рекой, — были и песни Ломбардии, и миланские свадебные гимны, и еврейские песни с отчетливым восточным привкусом, и песни крестьян Таормины, а также других южных областей Италии.
Когда Вероника наконец отнесла мальчиков в дом и уложила в постель, Ансельмо и аббатиса собрались возвращаться в город. Бьянка остановилась в доме священника, взяв в монастыре семидневный отпуск и поручив все дела самой верной помощнице. Всю эту неделю она намеревалась провести в гостях у брата, заполняя время молитвами, размышлениями и живыми беседами, чтобы хоть как-то компенсировать те долгие годы, в течение которых они даже не знали о существовании друг друга. Затем Бьянка, разумеется, собиралась вернуться в монастырь, отдохнув и набравшись сил и решимости ввести определенные изменения в дальнейшую деятельность по управлению своим хозяйством — решение это она приняла еще в день казни графини ди Шаллант. Кроме того, аббатиса втайне надеялась, что сумеет убедить Ансельмо отправиться вместе с нею и хотя бы недолго погостить у нее в Милане, а также повидаться с их общим отцом.
Когда все разошлись, новобрачные еще долго продолжали сидеть, любуясь звездами, которые одна за другой вспыхивали в ночном небе. В воздухе уже начинали кружить, дрожа крылышками, ночные мотыльки и светлячки. Ночь окружала их, словно неведомая страна, на территории которой даже беседа жениха и невесты имела совершенно иной характер. Исчезла некоторая фривольность, свойственная веселому застолью. Зато осталась радость, глубокая радость, смешанная с определенной долей рассудительности, новой для них обоих. Они подробно рассказывали друг другу обо всем, что случилось с ними за эти два года, и первым делом Симонетта поведала Бернардино о том, как изобрела свой ликер, и об ужасной судьбе Манодораты и Ребекки.
А Бернардино пересказал Симонетте жития тех святых, которым «подарил» лицо своей жены, ее лицо, а затем рассказал об ужасной смерти графини ди Шаллант — событии, оказавшем на него столь сильное воздействие и навсегда переменившем его отношение к жизни и вере. Наконец оба умолкли, но долго еще сидели обнявшись и радуясь тому, что наконец отыскали путь к своему общему дому.
— Неужели судьбе так уж необходимо было, чтобы с нами все это случилось? — спросил после некоторого молчания Бернардино. — Ведь мы зря потеряли целых два года! Неужели нельзя было еще тогда начать наше совместное путешествие по жизни?
