Жюльетта Бенцони - Страсти по Марии
– Вот как? Расскажите-ка мне об этом! – заметно оживилась Мария. – Не забывайте, что я, можно сказать, свалилась прямо с луны и ничего не знаю о делах последних лет.
– В таком случае проявите гостеприимство и пригласите меня хотя бы в свою карету! Я провожу вас, потом вернусь обратно. Своих людей я предупрежу.
Позже, пока они следовали по улице Турнон, Сезар рассказал Марии, что его сын Франсуа де Бофор был влюблен в королеву. В то время он еще не был в изгнании и даже сражался в армии короля, где показал удивительную храбрость. Франсуа замечал на себе ласковый взгляд Анны Австрийской при каждой встрече с ней.
– Однако ведь он же был любовником моей мачехи, Марии де Монбазон?
– И что же?.. И не только ее! У Франсуа любовниц было не счесть, только в сердце у него жила одна лишь королева, и это при том, что ревность моего венценосного брата призывала к осторожности.
– Вы хотите сказать, что он был любовником королевы? – прошептала Мария ошеломленно.
– Я ничего не говорю! Но мадемуазель де Отфор, если бы прервала молчание, смогла бы нам рассказать больше. Что бы там ни было, но после смерти короля королева вверила и своих детей, и саму себя моему сыну, называя его «благороднейшим мужем Франции». Она никого, кроме него, не видела, а он мог заходить к ней в любое время. Франсуа этим бравировал, что и сослужило с ним злую шутку. Однажды утром он зашел в покои королевы без предупреждения, что бывало довольно часто. Ну а она в это время принимала ванну и при всей прислуге, с криками прогнала его. А вскоре и приблизила к себе этого итальянского педанта. Вы можете представить себе огорчение и даже негодование Бофора?! Он поклялся во что бы то ни стало вытащить королеву из когтей этого кардинала, которого и дворянином-то назвать нельзя. Ришелье по крайней мере слыл благородным мужчиной. Вам нужно бы встретиться с Франсуа, я знаю, что он вами не налюбуется…
– К сожалению, издалека, – рассмеялась Мария. – Он меня так давно не видел, что, должно быть, не помнит, как я выгляжу. Скажите лучше, чего он хочет? – добавила она уже серьезно. – Он что же, желает стать первым министром?
– Нет. Ему достаточно Адмиралтейства так же, как мне – вернуть себе Бретань. Море – вот что нужно моему сыну. Он не желает подчиняться этому ничтожеству Мазарини!
– Маркиз де Шатонеф его устроит?
– Почему бы и нет? Он из наших, да и регентше пришло время вернуть достойным людям все, что украл у нас Ришелье.
– Для обсуждения этого вопроса я встречусь с герцогом де Бофором с большим удовольствием.
Франсуа де Бофор явился в тот же вечер, и Мария была изумлена: он был великолепен. Красив, как герой романа: длинные светлые волосы, невероятной синевы глаза, волевое улыбчивое лицо, тело атлета и соблазнительная бесцеремонность. Глубоким умом он не был одарен, как, впрочем, и сама Мария, но легко запоминал услышанные каламбуры и без труда сыпал словами. Галантный и куртуазный от природы, он мог быть до неприличия непристойным, но женщин это-то и сводило с ума, а простой люд, прозвавший его Королем Центрального рынка, его обожал.
Мария, может, и заполнила бы возникшую паузу этим обольстительным кавалером двадцати семи лет, но она чувствовала, что любая попытка соблазнить его обернется пустой тратой времени: и сердцем его, и умом владела другая. Дабы прощупать почву, Мария завела разговор о мадам де Монбазон. Франсуа вызывающе улыбнулся, словно с трудом воскрешал в памяти ее образ. Но стоило Марии коснуться королевы, как Франсуа тут же, словно устрица, ушел в себя, в глазах его отразилась грусть. Мария теперь была уверена – он влюблен в Анну Австрийскую. Стоило ей упомянуть имя Мазарини, как Франсуа дал волю своему гневу:
– Хам, наглец, выскочка, осмелившийся держаться на равных с достойнейшими людьми королевства, и как только он до сих пор удерживается в Лувре?
– Да, мой дорогой, вы явно не любите Мазарини, – нежным тоном проворковала Мария.
– Я его ненавижу, он отвратителен! Если бы не он, я стал бы…
И смолк на полуслове, как если бы остановила его осторожность или хотя бы целомудрие. Но Мария безжалостно продолжала:
– Вы бы стали кем?
– Пустое! Но, что бы ни случилось, знайте, мадам герцогиня, я не единственный, кто хотел бы избавиться от него. Высшая знать разделяет такие настроения. Ришелье ненавидели, потому что боялись его, по-своему он был даже велик. Этот же – в недавнем прошлом всего лишь жалкая канцелярская крыса, теперь напялившая на себя кардинальскую мантию. Подчиниться ему – значит потерять достоинство! Наш юный король достоин лучшего наставника, нежели этот фигляр! Мы не потерпим, чтобы он учил маленького Людовика!
Все, что Марии довелось услышать, было для нее истинным откровением.
– Как это печально, – вздохнула Мария, – что между королевой и самыми преданными ее друзьями он пытается выстроить стену. После всего, что я претерпела, меня постигло не просто разочарование, я испытываю истинную боль.
– А разве королева вас не принимает?
– Принимает, но словно по неприятной необходимости, как будто мы не были ближайшими подругами. Прежнего пыла, былого доверия теперь уже нет, – говорила Мария со слезами на глазах, вдохновленная собственной игрой.
После этого разговора и сложился их союз. Он дал начало тому, что впоследствии назовут «заговором хвастунов». Этот заговор собрал вокруг Марии Франсуа де Бофора, Шатонефа, Вандомов с приспешниками, Гизов, Роанов и прочих значимых величин, за одним лишь исключением: принцесса Конде, одна из Монморанси, так и не простила Шатонефу – бывшему хранителю печати и канцлеру участия в казни своего брата. Ее дочь, прекрасная герцогиня де Лонгвиль, разделяла с матерью негодование. Для Мазарини их поддержка была неоценима. Он предпринял попытки поладить и с мадам де Шеврез, попросил ее о встрече и прибыл к ней в особняк на улице Сен-Тома-дю-Лувр. То была очевидная уступка с его стороны: Мазарини мог воспользоваться своим положением и вызвать к себе.
Начал он без предисловий, сказал, что приехал устранить недомолвки, которые, как ему казалось, возникли между ними, о чем его просила и королева.
– Королева сожалеет о них, – добавил Мазарини с улыбкой. – Нам хотелось угодить вам, мадам де Шеврез. В последние годы вы многое потеряли. Нужны ли вам деньги? Пятьдесят тысяч? Сто тысяч? Двести тысяч? – Кардинал не сомневался, что после такого лестного предложения Мария сделает правильный выбор.
Предложенная сумма действительно впечатляла, к тому же она была бы весьма кстати, но Мария жаждала преподать этому прелату, разговаривающему с ней словно барышник, урок:
– Благодарю, господин кардинал, я ни о чем не прошу. А вот друзьям моим есть на что сетовать.