Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - Мари-Бернадетт Дюпюи
— А! Так столь рискованной инициативой мы обязаны этому господину? — иронично отозвался Чарльз Фостер, кивая на Жюстена. Взгляд его выражал презрение. — Вы тоже доктор?
Элизабет отвечала четко, но в то же время примирительно:
— Чарльз, мой родственник не понимает, что вы говорите. Он — француз. Судя по всему, его советы хороши. Мне следовало самой об этом подумать, но я в точности исполняла ваши рекомендации и, позволю себе заметить, ошибалась. Как и вы.
Жюстен, который не понимал ни слова, констатировал, что врач обнял Элизабет за талию и что-то шепчет ей на ухо, чуть ли не щекоча ее щеку своими усами. Укол ревности был так силен, что молодой француз стиснул кулаки.
И… испытал такой же острый укол желания. Он смотрел на молодую женщину и думал, что такую красоту нечасто встретишь. Но это было не единственное ее преимущество. Она излучала колдовскую чувственность, помноженную на очарование, что делало ее неотразимой.
Внешне невозмутимый, Жюстен забылся в запретных фантазиях, в которых он раздевал Элизабет, целовал ее груди, живот, делал ее своей. Она посмотрела на него точно в этот момент и получила в самое сердце пылкий призыв, ей адресованный.
— Лисбет, надо пригласить твоего родственника на ужин! — предложила Мейбл. — Ведь он скоро уезжает. Хотелось бы познакомиться ближе. Эдвард, что ты об этом думаешь?
— Разумеется, дорогая!
Элизабет поспешила перевести приглашение, которое Жюстен принял с улыбкой. И тихо сказал:
— Для меня счастье провести в этом доме вечер. Но еще большее — если ты согласишься прогуляться со мной завтра после обеда!
— Охотно, — вполголоса отвечала молодая женщина. — Если Антонэну станет легче.
— Само собой разумеется. Уверен, мальчик переживет твое отсутствие, ведь с ним постоянно бабушка и Норма.
Они снова улыбнулись друг другу, почти забыв, что вокруг люди, что на них смотрят…
На 34-й улице, в пятницу, 19 мая 1905 года
Многие прохожие оборачивались вслед красивой паре, идущей по тротуару рука об руку. Одни восхищались элегантностью и красотой молодой женщины в платье небесно-голубого оттенка, прятавшей удивительно миловидное лицо под шелковым зонтиком от солнца. Ее белокурый и загорелый спутник притягивал любопытные взгляды дам всех возрастов: он был высок и привлекателен.
Элизабет с Жюстеном не замечали интереса, с каким смотрели на них жители этого многонаселенного манхэттенского квартала. 34-я улица, по которой они следовали, заканчивалась у набережной залива.
— Это был чудесный вечер, хоть я и не понимал половины сказанного, — как раз говорил Жюстен, когда они остановились перед витриной кондитерской. — Еда была очень вкусной.
— Не жалуйся! За ужином я старалась, как могла, все переводить, особенно когда вы с па заговорили о марочных французских винах и о-де-ви, — отвечала Элизабет.
— Прости, это было скучно.
— Нет, мне понравилось. И потом, Антонэн пошел на поправку, так что я была на седьмом небе от счастья! Он выпил немного овощного бульона, поел творога.
Сегодня утром появилась красная сыпь. Приходил Чарльз Фостер. Говорит, что доволен тем, как идет выздоровление.
— Он снова обнимал тебя за талию, этот чертов доктор?
— Чертов доктор? О Жюстен, я не слышу таких выражений годами! Это ревность?
— Если б ты знала! Вчера я едва сдержался, чтобы за шиворот не оттащить его от тебя. Ты говоришь, он женат! И смеет увиваться за тобой возле кроватки больного ребенка, на глазах у родных!
Элизабет моментально помрачнела. И крепче сжала пальцы своего спутника.
— Мы с ним часто видимся в больнице Маунт-Синай, я посещаю тамошние курсы медсестер. И там он ведет себя куда свободнее, чем у милосердных сестер, им я помогаю на добровольных началах. Однажды я чуть не влепила ему пощечину: он поцеловал меня в шею, когда я складывала простыни в бельевой. Мы были одни, и он этим воспользовался.
— Вот вам и великосветские манеры! — рассердился Жюстен. — Да как он смеет?!
— Недавно я узнала, что он в курсе моей связи с Анри, — пояснила Элизабет. — Наверное, решил, что я распущенная.
Теперь пришел черед Жюстена погрустнеть. Они пошли чуть медленнее.
— Элизабет, я был неприятно удивлен, когда узнал, что ты видишься с Анри Моро, — сказал он. — Со своей стороны, я порвал с Мариеттой пять лет назад, просто потому, что ты не одобряла такого моего поведения, — это явствовало из письма к мсье Антуану, он мне его зачитал.
Молодая женщина снова остановилась, с недоверием всмотрелась в его лицо.
— Жюстен, ты надо мной насмехаешься? И все эти годы у тебя не было женщин?
— Этого я не говорил, — отвечал молодой человек с усмешкой. — Приключения были, адюльтеры — но не более того. Не буду скрывать, я ежемесячно вижусь кое с кем на ярмарке в Руйяке.
Элизабет кивнула. Она больше ничего не желала знать. Но слышать это было неприятно, вдруг захотелось плакать.
— Ничего предосудительного в этом нет, — заметила она спокойно. — Я выйду за Анри, ты вернешься во Францию и позовешь замуж свою Ирэн.
Ты имеешь право ее любить, иметь детей. Я буду заботиться о Луизоне и Агате, детях моего жениха. И, возможно, жизнь моя станет спокойнее в кругу семьи, моей собственной семьи. Конечно же, у меня будет Антонэн… Я прекрасно понимаю, что ма и па слишком над ним трясутся, да и я тоже. Мальчику это вредит. Но он пойдет в школу, а я смогу работать медсестрой. Я не хочу вести праздную жизнь, в роскоши и неге. Хочу приносить пользу.
— Это делает тебе честь, моя принцесса.
Жюстен больше не мог сдерживаться. Обнял ее, не обращая внимания на пошловатый смех подростка, проезжавшего мимо на велосипеде. Элизабет попыталась его оттолкнуть, но потом сдалась, обняла его что было сил.
— Идем туда! — шепнула она, увлекая молодого человека к арочному входу, куда не проникало солнце.
Они оказались в просторном внутреннем дворе, мощеном, но сквозь камни уже пробивалась первая травка. По периметру — кирпичные дома с многочисленными окнами, судя по всему, это были заброшенные мастерские. Элизабет обрадовалась, увидев возле металлической лесенки большой куст сирени.
— Сирень! Я ее очень люблю, — прошептала она.
Крона, увенчанная душистыми бледно-лиловыми гроздьями цветов, являла собой очаровательное убежище. Жюстен сорвал тонкую веточку, вдохнул изысканный весенний аромат. Потом погладил ею Элизабет по щеке.
— Никогда не забуду этот дворик, — сказала она, поднося цветочную гроздь к губам. — Знаешь, что их можно есть?
Жюстен засмеялся, а потом вздохнул. У него был вид человека, потерявшего надежду.
— Завтра я уеду далеко-далеко от тебя. И снова между нами будет океан, — сказал он. — Больно об этом говорить, но я бы предпочел остаться тут и любить
