Мой любимый герцог - Эви Данмор
Монтгомери прервал ее мрачным, тяжелым взглядом.
Кэролайн осеклась.
– В истории столько примеров, когда ради хорошенького личика мужчины разрушают свою жизнь, – пробормотала она. – Я не могла просто стоять и смотреть. Не могла…
– Удивительно, на что только не идут женщины, пытаясь спасти меня от самого себя, – сказал он.
Взглянув на карманные часы, Монтгомери понял, что пятнадцать минут светской беседы истекли.
Когда он направился к двери, Кэролайн окликнула его. И ради старых добрых времен он оглянулся.
Леди Лингхэм стояла посреди комнаты, снова совершенно спокойная, твердая, как сталь, прямая, как тростинка…
– Она очаровательная молодая женщина, Монтгомери. Узнав, что она твоя любовница, общество нанесет ей тысячу смертоносных ударов. В таких ситуациях главное бремя всегда ложится на женщину.
– Я в курсе. – Он кивнул. – Прощай, Кэролайн.
Глава 32
Тонкая пелена дождя, благоухающая весной, нежной зеленью и белыми цветами вишни, повисла над Парламентской площадью. Новая жизнь, подумала Аннабель, наступила независимо от того, готова она к ней или нет. Девушка протянула листовку с призывом дать женщинам избирательное право пожилому графу, проходившему мимо. Его лицо показалось ей знакомым – кажется, не так давно в музыкальном салоне Клермонта он сидел перед ней. Граф кивнул и взял листовку, и Аннабель подошла к другому мужчине, постепенно двигаясь в направлении палаты лордов. Катриона и Люси шли позади, подступая к джентльменам, которые сумели ускользнуть из сетей Аннабель. Хэтти должна была сейчас находиться в Дамской галерее, отец разрешил ей посетить заседание парламента. К счастью, Джулиан Гринфилд так и не узнал, что несколько недель назад Хэтти оказалась в гуще демонстрации. Благодаря поднятому суфражистками шуму в повестку дня парламента вернули Закон о собственности замужних женщин. Правда, Люси предрекла, что пэры будут часами обсуждать бессмысленные импортные пошлины, лишь бы не дойти до вопроса о правах женщин. «Попомните мои слова», – сказала она.
В Дамской галерее было на редкость неуютно, даже несмотря на то что некоторые пэры, заседавшие внизу, иногда приводили сюда своих жен, весьма важных леди, понаблюдать за дебатами. Потолок был слишком низким, дам от мужчин отделяла решетка, из-за влажных от дождя волос и одежды было очень душно.
– Скажи спасибо, что старая палата сгорела дотла, – пробормотала Люси, увидев, как Аннабель вертит головой, стараясь разглядеть зал сквозь затейливый узор решетки. – Тогда женщинам, чтобы послушать дебаты, приходилось сидеть в вентиляционной шахте. Говорят, там совсем было нечем дышать.
– Такое впечатление, будто они не хотят, чтобы женщины видели, как принимаются законы, – пробормотала Аннабель.
Внизу в палате пэры начали обсуждать первый пункт повестки дня – возможное повышение на полцента тарифов на бельгийское кружево.
Монотонная речь одного из лордов была прервана, когда дверь в зал со скрипом отворилась. Кто-то опаздывал.
– Его светлость герцог Монтгомери, – объявил распорядитель.
Аннабель оцепенела, кровь застыла у нее в жилах.
Разумеется, герцог должен быть здесь. Он был последним человеком в Англии, кто уклонился бы от своих обязанностей.
Аннабель боялась поднять глаза, будто могла от одного взгляда на белокурую голову Монтгомери превратиться в камень. Она почувствовала руку Хэтти на своей, мягкое пожатие помогло ей немного прийти в себя.
Что ж, она сделала свой выбор. Разумный выбор. И, возможно, однажды, лет в девяносто, он покажется ей единственно правильным.
– Милорды, – услышала Аннабель голос Себастьяна, – прошу вынести на рассмотрение в первоочередном порядке Закон о собственности замужних женщин.
Звук его бесстрастного голоса вызвал у Аннабель мощную волну желания. Настолько, что смысл его слов не дошел до сознания, пока Люси не пробормотала себе под нос ругательство.
– Запрос одобрен, – объявил спикер.
– Милорды, – начал Себастьян, – прошу разрешения высказаться по Закону о собственности замужних женщин.
Со скамеек раздалось скучающее «да».
– Разрешение предоставлено, – сказал спикер.
Аннабель вцепилась в края своего кресла. На лбу выступил холодный пот. Ей тяжело было видеть Себастьяна так близко, всего в нескольких десятках футов, понимать, что ее чувства никуда не делись. Наблюдать же, как он разражается тирадой против прав женщин, да еще на глазах у подруг, было совершенно невыносимо. Она сжала свой ридикюль. Скорей, скорей уйти отсюда…
– Джентльмены, многие из вас наверняка помнят речь Джона Стюарта Милля, которую он произнес на заседании палаты общин четырнадцать лет назад, – произнес Себастьян, – речь, в которой он утверждал, что в Великобритании не осталось ни одного раба, кроме хозяйки каждого дома.
В ответ раздался гул неодобрения и несколько возгласов «Позор!».
Маленькая рука коснулась колена Аннабель, когда та собралась подняться.
– Останься, – пробормотала Люси. – У меня такое чувство, что будет интересно.
Интересно?! Да она изнемогала от страданий, от того, что ей приходилось терпеть его присутствие теперь, когда после их разрыва прошло так мало времени, когда ее сердце все еще ныло не переставая, как отрезанная конечность от фантомной боли…
– Если сравнить нынешний правовой статус замужней женщины и отличительные признаки рабства, – продолжал Себастьян, – нужно быть слепым, чтобы не заметить сходства между положением женщины и раба.
По залу прокатился ропот недоумения.
Аннабель опустилась обратно в кресло. Что происходит?! Что он говорит?!
– Мы всячески пытаемся завуалировать это сходство, наделяя женщин некоторыми другими привилегиями, но все они неформальные, – продолжал Себастьян. – Никто не отрицает, женщины слабее мужчин и нуждаются в защите. Мир мужчин жесток. И тем не менее женщины постоянно приходят к нам на прием с просьбой дать им больше свободы, подходят на улицах и каждый год присылают в парламент петиции с десятками тысяч подписей. Они понимают, что получают безопасность в обмен на свободу. И, милорды, свобода – не просто громкое слово, пригодное лишь для пафосных речей. Желание быть свободным – инстинкт, присущий каждому живому существу. Заманите любое дикое животное в ловушку – и оно откусит себе лапу, лишь бы снова стать свободным. Заточите человека в клетку – и вырваться на свободу станет его главным желанием. Единственный способ избавить существо от стремления к свободе – это сломать его.
– Боже мой… – прошептала Хэтти, ее глаза неуверенно искали Аннабель. – Так он на нашей стороне?
– Похоже на то, – пробормотала Аннабель.
Как же так? Он ведь ясно дал понять,
