Жюльетта Бенцони - В альковах королей
Прервав причитания служанки, Луиза велела подавать одеваться. Она собралась ехать к императору, чтобы все выяснить. И тут дверь открылась, и в спальню вошел принц Филипп. У него был усталый вид, под глазами темнели круги, но он, по обыкновению, был гладко выбрит, и пробор его выглядел безукоризненно.
– Ты больше не нужна госпоже, – бросил он Жозефине и повернулся к жене: – Судя по тому, что ты уже одета, тебе все рассказали. Так вот: я не убийца, если, конечно, это тебя интересует. – И принц криво усмехнулся. – Впрочем, что это я. Конечно, интересует. Быть вдовой государственного преступника – участь незавидная. Но! – И он предостерегающе поднял палец. – Ничего – слышишь? – ничего я тебе не расскажу! Я прямо от императора, и он взял с меня слово, что я никому не раскрою тайну Майерлинга!
И Филипп сдержал свое слово. Луиза так и не узнала, как же погиб ее возлюбленный.
Спустя шесть лет Луиза, принцесса Саксен-Кобургская, встретила в доме своей сестры Стефании красавца гусара хорвата графа Маташича. Женщина без памяти влюбилась в него и попросила у мужа развод. Филипп резко отказал ей и начал бесчестную и безжалостную войну с матерью своих детей. В этой войне было все – погони, похищения, заточение Луизы в дом для умалишенных, несколько дуэлей… И все это время Филиппа поддерживал император Франц-Иосиф, который очень боялся, что миру станет известна тайна гибели его сына.
Долгие годы принц Кобургский не давал своей жене развода. Он надеялся получить огромное наследство бельгийского короля Леопольда II, ставшего после захвата Бельгией Конго одним из самых богатых людей в мире. И несчастная Луиза смогла воссоединиться с преданно ждавшим ее графом только после того, как принц Кобургский узнал, что старый король лишил свою старшую дочь наследства.
Вот так закончилась история, начавшаяся когда-то в уютной оранжерее бельгийского замка Лэкен. К сожалению, историю эту никак нельзя назвать счастливой…
А все начиналось с богов. Ночь в Вавилоне
Вавилон, главный город в стране царя Навуходоносора II, шумно и весело праздновал наступление нового года. Стоял весенний месяц нисан, и солнечный бог Шамаш щедро одарял землю своим теплом. Днем воздух был раскаленным, как в печи, и город почти пустел, но сейчас уже смеркалось, так что на улицы высыпали людские толпы, устремившиеся к храму Мардука. Мардук был владыкой всех богов. Каждый год на рассвете двенадцатого дня месяца нисана он соединялся с Иштар – богиней любви и плодородия, дочерью Сина, лунного бога, и сестрой Шамаша. Происходило это в храме Мардука, а храм этот был так высоко над землей, что зевакам, стоявшим внизу, у подножия знаменитой башни Э-темен-анка, он казался не больше орлиного гнезда.
Э-темен-анка, величественная вавилонская башня! Как же потрясала она воображение всех, кто хотя бы раз видел ее! Геродот, например, был настолько изумлен ее размерами, что даже приписал ей один лишний этаж: он утверждал, что их восемь, на самом же деле этажей было семь. Трудно поверить, но башня имела в высоту целых девяносто метров; столько же метров насчитывала и ширина ее основания. (Недаром ее называли Храмом краеугольного камня неба и земли!) Так вот, из этих девяноста метров высоты тридцать три приходились на первый этаж, восемнадцать – на второй и по шесть метров на следующие четыре. А самый верхний этаж высотой в пятнадцать метров как раз и занимал храм бога Мардука.
В лучах заходящего солнца разноцветные этажи башни сияли все ярче, слепя глаза. Основание Э-темен-анки было белого цвета – любимого цвета богини Иштар. Следующий ярус был черным – цвета бога Адада; его сменял пурпур Мардука. Затем следовали цвета: голубой – бога Набу, огненно-оранжевый – бога Нергала, нежно-серебристый – бога Сина и, наконец, сияюще-золотой – бога Шамаша.
Именно здесь, возле огромной башни, и проходили все двенадцать праздничных дней удивительные по пышности церемонии – это боги, покровительствовавшие тому или иному городу огромной империи Междуречья, воздавали почести Мардуку: «созидателю и разрушителю, полному жалости и умеющему сострадать, и во всех приказаниях своих исполненному благорасположения к богам…»
Довольно часто богам приходилось добираться в Вавилон издалека. Они горделиво покоились на носилках, которые несли на плечах многочисленные изможденные рабы. Ах, как же ненавидели носильщики этих золотых истуканов, эти тяжелейшие статуи!
– Мы тащим их в такую даль лишь для того, чтобы через несколько дней вернуть обратно! – бормотали пересохшими губами недовольные, и горе было тем из них, кого слышали надсмотрщики. Бичевание было самым легким для них наказанием, но обычно провинившимся тут же отрубали голову. Если же дело происходило в самом Вавилоне, то упиравшихся рабов под радостное улюлюканье толпы волокли на крепостную стену и сбрасывали с нее в глубокий и полный воды ров.
– Утонет? – спорили любопытные. – Разобьется о воду?
– Да нет, его сожрет та тварь, что живет там, – уверенно заявлял какой-нибудь прохожий, и все начинали пристально смотреть вниз, ожидая с замиранием сердца, как несчастного проглотит чудовище.
Никто не знал, откуда взялись слухи о том, что во рву некоторое время назад поселилась какая-то исполинская гадина. Ров появился уже при Навуходоносоре, так что знаменитый вавилонский дракон никак не мог обосноваться там – разве что у него родился детеныш, который в отличие от самого дракона умел плавать и дышать под водой.
Дракона, жившего в одном из храмов вавилонской башни, звали Сирруш, и им издавна пугали всех городских детей. Для того чтобы увидеть его, было вовсе необязательно идти к жрецам, которые иногда указывали на неясный силуэт в полутьме храма и восклицали:
– Вот он, Сирруш, дракон, которому покровительствует сам Мардук! Поклонитесь же ему!
Изображения Сирруша, наряду с изображениями священных быков бога грома и дождя Адада, украшали ворота Вавилона и внушали трепет всем путникам, собиравшимся ступить на мощенную известняковыми плитами главную улицу столицы Вавилонии. У Сирруша была голова змеи с высунутым из пасти длинным раздвоенным языком и с рогом на плоском черепе. Все его тело покрывала чешуя, а на задних ногах, таких же высоких, как и передние, красовались острые птичьи когти.
Он был очень страшным, и немудрено, что время от времени по Вавилону начинали бродить слухи о том, что Сирруш выбрался из храма и полакомился коровой, бараном или человеком. Иные даже утверждали, что чудовищ было несколько и что жили они в разных частях города. В крепостном рву, правда, дракона пока никто не видел, но вавилоняне были уверены, что рано или поздно стража непременно заметит его и бросит ему на съеденье какого-нибудь провинившегося раба.
