Перл Бак - Гордое сердце
— Ну потому ты так и независима, что тебя одолевает какой-то страх, — сказал он спокойно.
— Ты так думаешь?
— Да. Собственно говоря, в тебе никогда нельзя разобраться.
— Я тебя не понимаю, — растерянно сказала она.
— Ты все видишь иначе, чем прочие, и постоянно находишься на каком-то удалении от них. Нелегко приблизиться к тебе, Сюзан. Тебе известно, что почти все мои друзья боятся тебя?
— Боятся? — Это ошеломило ее. — Почему, Блейк?
— Им кажется, что ты очень много мнишь о себе, что критикуешь их уже тем, как сидишь и наблюдаешь за ними.
— Но ведь я… но это совсем не так! — Ей хотелось плакать. — Это просто моя привычка — наблюдать за людьми. Я даже об этом и не догадывалась.
Их разговор был натянут, словно они были чужими. Она не могла этого вынести. Внезапно из ее глаз хлынули сдерживаемые слезы.
— Не говори, что не понимаешь меня, — шептала она.
Но он на нее даже не посмотрел, не видел, что она плачет и продолжал злорадно:
— Неужели женщины не хотят быть таинственными и непонятными?
И действительно, она теперь ощущала, что еще больше отдаляется от него, как и от всех прочих, точно так, как он ей только что говорил. В то время как она работала день за днем, люди избегали ее. У нее не было времени на дружбу, на приятельские отношения. И детей она, собственно, видела только утром и вечером. А теперь она на ночь запиралась и от Блейка. Он сидел на другом конце стола и казался нереальным и далеким в косо падающих лучах солнца.
— Блейк, скажи мне что-нибудь настоящее! — просила она. — Ну, говори же!
Если бы он теперь обратился к ней серьезно, она подбежала бы к нему, упала бы перед ним на колени, обняла и в слезах просила бы его: «Соня мне уже не мешает — ничто мне не помешает, только если ты будешь рядом со мной!»
Но он посмотрел на нее и сказал все тем же веселым голосом:
— Что мне надо тебе сказать, Сюзан? Что ты сегодня утром прекрасна? Но ты прекрасна всегда, и я тебе это так часто говорю… Завтракай, а после мы пойдем смотреть на эти твои восхитительные вещи.
Он смочил пальцы в полоскательнице, где плавало несколько розовых лепестков, и вытер их о свежевыглаженную полотняную салфетку. Кроун внес почки, поджаренные на шпике, и Блейк с обычным аппетитом взялся за них. Он всегда плотно завтракал и при этом сохранял врожденную стройность фигуры.
— Наконец-то нашелся кто-то, кто умеет как следует готовить почки на вертеле, — сказал он серьезно.
— Я рада, — ответила Сюзан. Ведь она потратила долгие драгоценные часы на поиски новой поварихи, потому что почки, которые он любил есть на завтрак, никто не умел приготовить, пока внезапно Джейн не предложила:
«Я бы каждое утро ходила, мадам, и готовила ему эти почки, только бы он перестал ругаться. Но вам придется объяснить всем на кухне, что вы меня посылаете только ради этого».
«Благодарю вас, Джейн, вы всегда в тяжкую минуту спешите мне на помощь».
— Ну, пошли? — спросил Блейк.
Сюзан мгновенно встала — у нее немножко дрожали колени. «Я не боюсь его», — сказала она про себя, а вслух ответила:
— Сейчас, только переоденусь, Блейк.
Они сели в машину, и Банти с важным видом промчал их к ателье. И все же она отвела его на место, где укрывалась от него.
— Сюзан! — ужаснулся Блейк. — Такой шум и грязь!
— Но все это остается на улице, — быстро сказала она. — Зато у меня здесь много места.
Опередив его, она взбежала вверх по лестнице и отомкнула двери. Но когда он вошел и осмотрелся, она снова задрожала.
— Садись, милый, а я присяду к тебе на подлокотник, — умоляюще произнесла Сюзан.
Блейк присел, она устроилась возле и ожидала его приговора с бьющимся сердцем. Когда на ее статуи смотрел Дэвид Барнс, она была в них уверена, но теперь, перед предвзятым взглядом Блейка она потеряла уверенность. Статуи вдруг показались ей холодными, тяжелыми и гигантскими. По сравнению с изысканностью его работ они казались грубыми.
— Я совершенно ошеломлен, — выдавил наконец из себя Блейк. — Сюзан, это колоссально! Когда же ты успела сделать все это?
— Я работала каждый день — почти.
— Я и не думал, что они будут такие гигантские, — ответил Блейк. Он встал и начал ходить между ними. Она чувствовала, что те воспринимают его шаги, его близость, но не отступают перед ним.
— В них, конечно, есть какая-то простота, — начал он, но голос его заглушил вой пожарной машины. Она промчалась мимо окон под детский визг и крики взрослых, и вся комната вздрогнула. И только массивные фигуры не шелохнулись.
— Понимаю, что тебе хочется сделать, — снова начал Блейк и прочитал надписи на постаментах. — Некая стихийная Америка — корни, почва, истоки и так далее.
— Что-то в этом роде, — сказала Сюзан. — Но это скорее чувство, чем идея.
Он долго стоял перед скульптурой Сони.
— Гм, ты ее видишь вот так, — сказал он необычайно тихо, — почти как провинциалку. Я в ней вижу нечто существенно иное.
— Но она и есть провинциалка, — сказала Сюзан. — Ее отец был хорватским крестьянином, они жили среди татар.
Затем он спросил:
— Она уже видела это?
— В готовом виде еще нет. Она пришла один раз мне попозировать.
— Она говорила мне об этом.
Соня у них не была с той ночи, как они говорили о ней. Но Сюзан, естественно, знала, что они встречались, и Блейк о ней теперь говорил совершенно свободно, словно ему нечего было скрывать.
— Ты все делаешь в мраморе? — спросил он.
— Да, — ответила она и добавила: — Я знаю, что ты не любишь камень, но я охотнее всего работаю с ним. — Он все еще смотрел на сильное обнаженное тело Сони, и Сюзан этого уже не могла выдержать.
— Тебе нравится моя негритянка? — спросила она, и он, наконец, повернулся.
— Нравится, она хороша, — и с каким-то удивлением он добавил: — Она действительно очень хороша, Сюзан.
Ей хотелось закричать: «Почему ты так удивляешься?» — но она сказала лишь:
— Мне тоже нравится.
Блейк вдруг сразу обмяк. Он принялся советовать ей, как подготовить выставку, и надавал разных адресов и фамилий, а после добавил:
— Мне надо это сделать за тебя, Сюзан? Должен ли я тебе подготовить почву?
Но она покачала головой.
— Это для меня будет развлечением. Я хочу испытать все. Надеюсь, что тебе не помешает, если я буду выставляться только под своей фамилией?
— Почему это должно мне мешать?
У двери он нежно поцеловал ее и сказал:
— Все это очень здорово. Но не современно, Сюзан.
— Он такие, как я их вижу. Я не знаю, что они, собственно, такое.
— Ну нет, — сказал он и снова уставился на скульптуры. — Я хорошо вижу то, чего не знаешь ты. У тебя все идет не от головы, а от чего-то другого, но от чего — я не знаю. Твоя работа инстинктивна — в ней есть какая-то незавершенность. Ты предварительно делаешь наброски?
