Виктория Холт - Подмененная
— Знаешь, а ведь он может быть весьма опасен, — сказала я.
— Опасен?
— После той ссоры. Думаю, он никогда больше не появится в этом доме.
— Он сказал, что его незаслуженно оскорбили.
— И ты поверила его объяснению?
Она пожала плечами.
Я не знала, насколько можно быть откровенной в разговоре с ней, но мне стало казаться, что я ступаю на опасную тропку. Бенедикт выговорился передо мной в каком-то порыве, разгоряченный ссорой с Оливером Джерсоном, зная, что я подслушала их разговор и поняла, что к чему. Возможно, я уже зашла слишком далеко.
— Думаю, встречаться с ним будет неразумно, — закончила я.
— Очень мило, что ты так беспокоишься за меня, Ребекка. Со мной все в порядке. Я никогда не заведу себе любовника. Я люблю Бенедикта. Я всегда любила его. Лучше бы это было не так. Он для меня единственный. Очень нелегко находиться возле него, когда он столь явно показывает, что я ему не нужна.
— Прости меня, милая Селеста — Тебе не за что просить прощения. Я очень рада, что ты здесь. Ты во многом помогла мне Иногда я бываю просто в отчаянии, Ребекка.
— Ты всегда можешь поговорить со мной.
— Это действительно помогает, — произнесла она. — Ты ведь знаешь, как обстоят дела.
— Да, знаю. Я прошу прощения за то, что подумала…
— Ты имеешь в виду Оливера Джерсона?
— Я думаю, что он может оказаться опасным, — повторила я.
Чаепития у миссис Эмери были увлекательным занятием. От ее глаз не ускользало ни одно событие в доме. На этот раз я поняла, что она чем-то взволнована:
— Господи, мисс Ребекка, ну и человек этот мистер Марнер! Трудно его не заметить… как заведет про этих кенгуру и все такое прочее. Прямо как в своей Австралии. Он не может не нравиться. У него для каждого найдется улыбка. Хотя, конечно, настоящим джентльменом его не назовешь.
— Это зависит от того, что вы понимаете под словом «джентльмен», миссис Эмери.
— Ну, настоящего джентльмена я всегда отличу. Я всю жизнь у настоящих проработала. Но он, конечно, необычный человек. Для Белинды он прямо, как солнышко.
— Она быстро привязывается к людям, а особенно к мужчинам.
— Да уж, когда она вырастет, то будет самой настоящей мадам.
— Некоторые дети склонны вести себя так. Они увлекаются людьми и возводят их на пьедестал.
Меня радовало, что Белинда не вспоминала Оливера Джерсона и его место прочно занял Том Марнер.
— Приятно, когда в доме постоянно звучит смех, — сказала миссис Эмери. — Еще чашечку?
— Если можно, миссис Эмери. Чай просто великолепен.
Она удовлетворенно кивнула.
— А вы заметили, как изменилась Ли?
— Ли? — удивилась я.
— Раньше она была прямо ходячее горе. Можно было подумать, будто вся мировая скорбь на ее плечах лежала. Так вот, она изменилась. Теперь, гляжу, смеется вместе с детьми и с этим мистером Марнером. Знаете, я даже слышала, как она поет.
— Поет? Ли?
— Я своим ушам не поверила. То она все ходила с такой физиономией, словно на похороны собралась.
А теперь, глядишь, и с народом болтает, а то всегда помалкивала.
— Я рада. Мистер Марнер, кажется, завоевал здесь популярность.
-, По-моему, он скоро уезжает?
— Боюсь, что так. В детской будут слезы.
— Миссис Белинда будет очень горевать да и Ли тоже. Кстати, есть хорошие новости насчет этой перетасовки, как ее мистер Эмери называет. Насчет того, что будет с правительством. Похоже, после всех разговоров они действительно берутся за дело.
— Вы имеете в виду формирование кабинета министров?
— В этом во всем Эмери здорово разбирается.
Думаю, он и сам нашел бы, чем там заняться. Он считает, что у нашего джентльмена хорошие шансы.
— У мистера Лэнсдона?
— А у кого же еще? И не только Эмери так думает В газетах то же самое пишут. Эмери, знаете ли, собирает вырезки. Он считает, — что мистер Лэнсдон сможет быть и в министерстве иностранных дел. Или обороны… Так Эмери говорит.
— Вы очень гордитесь им.
— Эмери — честолюбивый человек.
Я не смогла сдержать улыбки, видя столь типичный пример купания в лучах отраженной славы.
— Мы с Эмери держим за него скрещенные пальцы.
Я продолжала улыбаться. Беседы с миссис Эмери освежали не меньше, чем чай.
Когда я проходила мимо кабинета Бенедикта, дверь внезапно отворилась и он с порога улыбнулся мне:
— Ребекка, ты не уделишь мне минутку?
— Конечно.
— Тогда зайди, пожалуйста.
Я вошла. Бенедикт указал мне на кресло, и я села в него. Он занял место за столом, и некоторое время мы глядели друг на друга.
— Я думаю, тебе следует об этом знать, — сказал он, — Я покончил со всеми этими клубами. Все документы подписаны.
— Должно быть, это большое облегчения для вас.
— Да, конечно. Я решился, когда дело дошло до «Дьявольской короны». Следовало сделать это давным-давно.
— Я слышала, что есть возможность занять пост в кабинете министров.
— Возможность есть, — подтвердил он, — Пока это всего лишь возможность, но она может стать реальностью.
— Желаю вам удачи!
— Спасибо.
— Супруги Эмери страстно болеют за вас.
Бенедикт улыбнулся:
— Этого следовало ожидать.
— Они очень преданы вам.
Он кивнул:
— В этих делах преданность очень важна.
— Как и во всех иных.
— Я подумал, что следует рассказать тебе про клубы, поскольку мы уже говорили на эту тему. Твоя мать была бы рада.
Некоторое время мы молчали. Затем он спросил:
— Кстати, не крутится ли где-нибудь поблизости Джерсон?
Я тут же вспомнила, как он выходил из «Судьи-вешателя» вместе с Селестой:
— Возле дома? Нет, по-моему.
— Это хорошо. Я так и не узнал, как он раздобыл этот ключ. А хотелось бы знать. Боюсь, что этого я никогда не узнаю. Такие события неприятно воздействуют на человека. Я всегда был осторожен с этим ключом.
— Да, — согласилась я, — это какая-то загадка.
Я встала. Разговор, похоже, подошел к концу, а наши взаимоотношения хотя и изменились, но еще не стали теплыми. Я сказала:
— Хорошо, что с клубами покончено. Уверена, это к лучшему.
Он кивнул:
— Я решил, что тебе надо рассказать.
Я направилась к двери, но в этот момент он произнес:
— Ты не должна так много времени проводить в провинции. Тебе надо быть в Лондоне, появляться в свете. Для этого и был организован твой сезон.
— Я предпочитаю быть здесь.
— И не пожалеешь об этом впоследствии?
Я пожала плечами.
— Что-то случилось? — спросил он.
— Что-то случилось… — глупо повторила я.
— Ты в последнее время какая-то подавленная. Тебя что-то угнетает?