Валерия Вербинина - Синее на золотом
– Перестань, – проговорила Амелия. – Ты же видела его адъютанта. Я уверена, нас отпустят. Зачем мы ему?
– А если не отпустят? – возразила Ева. – Что тогда?
– Подкупим часовых и бежим, – сказал Арман беспечно. Он улыбнулся Амелии, и она, забыв обо всем, улыбнулась ему в ответ. Он сжал ее руку и переплел свои пальцы с ее пальцами. Тем неприятнее ему стало, когда кто-то осторожно потянул его за локоть.
– Сударь!..
Он обернулся – и встретился взглядом с изможденным немолодым мужчиной. Вместо правой руки у него был пустой рукав.
– Де Ларсак? – прошептал изумленный Арман. – Что вы здесь делаете?
Робер де Ларсак горько скривил рот.
– Видите? – Он кивнул на висящий рукав. – Я потерял руку при отступлении. Пуля раздробила кость, врач сказал – либо ампутация, либо гангрена и смерть. Я предпочел ампутацию. – Он оскалился. – Я хотел добраться до Гессена, там у меня семья, но меня, как и вас, схватили эти мерзавцы. А вы не хуже моего знаете, кто ими командует. Как только он меня увидит, мне конец. Если вдруг вам удастся бежать, вы не забудьте предупредить меня, хорошо? Обещаю, что не буду вам обузой.
Через несколько минут в дверь вошел Франсуа. Он объявил, что генерал Ош приказал отпустить всех беженцев и дать им право свободного прохода. Пусть идут куда заблагорассудится.
Пленники задвигались и разом заговорили. Амелия поднялась с места. На мгновение у нее закружилась голова, но Арман сжал молодой женщине руку и помог ей удержаться на ногах.
– Я хочу домой, – прошептала она. – Я больше не могу.
– Нам надо добраться до Рейна и переправиться на другую сторону, – вмешалась Ева. – Придется опять искать кого-нибудь, кто согласится нас отвезти.
Франсуа, оказавшийся возле нее, со значением кашлянул.
– Мне поручили оказывать вам всяческое содействие, – объявил он. – В последней битве мы захватили отличную карету, которая раньше принадлежала графу Вурмзеру. Вам стоит сказать только слово, и наш кучер отвезет вас куда вы скажете.
– Мне все равно, – ответила Амелия. – Пусть будет карета графа, я согласна.
– Вы не возьмете меня с собой? – прошептал Ларсак, едва Франсуа отошел. – Умоляю вас, сударыня! Моя семья… они все там, в Гессене… Мне бы только увидеть моих детей, я больше ни о чем не прошу.
Амелия поглядела на его осунувшееся лицо, на лихорадочно горящие глаза и кивнула.
– Хорошо, вы поедете с нами. Если будут спрашивать, скажите, что вы слуга Армана.
Ожидая, когда подадут карету, она села и раскрыла книгу – последнюю, которая у нее оставалась. Она забыла о листке с портретом, который был вложен в том, и, когда рисунок упал на землю, Арман поспешно подобрал его и протянул ей. Амелия взяла листок, и взгляд ее упал на слова на обороте, которые она написала вскоре после смерти мужа.
«Я никогда не забуду тебя».
Ей захотелось плакать. Жизнь упорно брала свое; он остался на берегу реки, которая разделяет живых и мертвых, а она – на другом берегу, среди тех, кто дышит, и смеется, и любит, и страдает. Он был теперь не больше чем прах, воспоминание, которое было ей бесконечно дорого, – но всего лишь воспоминание, тень человека, которым он являлся когда-то; а Амелия, как и всякое существо из плоти и крови, не могла жить среди теней. Ах, как же они любили друг друга – до того дня, когда он сказал, что ему надо увидеться кое с кем, поцеловал ее и ушел. Через несколько часов в карете привезли его тело. Тогда она, должно быть, обезумела от горя, которое обрушилось на нее так внезапно, так несправедливо, так жестоко. И она не могла простить людей, из-за которых он оказался на том берегу, – людей, которые остались здесь, и дышали, и смеялись. И это мучило ее до того, что она решила ехать во Францию и во что бы то ни стало отыскать их и отомстить.
Арман что-то говорил, но она не расслышала его слова. Амелия подняла голову.
– Я откажусь от всего этого ради любви к вам, – сказал он. – Я знаю, что не могу предложить вам многого. Теперь я вовсе не богат, и я понимаю, что мое прошлое… – он запнулся. – Я мечтаю только об одном: быть там же, где вы, и видеть вас. Больше я ничего у вас не прошу.
Ева, которая успела простудиться, шмыгнула носом. Ей ужасно понравилось, как шевалье объяснялся в любви, и она не сомневалась, что госпожа даст правильный ответ. Франсуа подошел и сказал, что карета готова. Амелия поднялась с места и захлопнула книгу.
– Едем, – сказала она шевалье, улыбнувшись ему. И Ларсак, согнувшись в три погибели и закрывая лицо полой плаща, побежал открывать перед ней дверцу.
Когда карета, на дверцах которой до сих пор оставался герб графа Вурмзера, выезжала из городка, навстречу ей попался отряд гренадеров, тащивший с собой пленника, которого конвоиры щедро угощали пинками. Но Амелия не заметила его, а остальные и вовсе не обратили внимания.
Луи слышал, как уехала карета, но он запретил себе подходить к окну. Адъютант, который писал под его диктовку очередной приказ генералам, выжидательно смотрел на него.
– На чем мы остановились? – наконец спросил Ош.
Адъютант кашлянул.
– Вы начали: «Я требую…» и замолчали.
– А, ну да, – сразу же вспомнил главнокомандующий. – Пиши дальше. «Требую, чтобы ты общался с Вурмзером только посредством пушек и штыков. Нам ни к чему вести с ним переговоры».
Он закончил диктовать приказ, поставил подпись, и тут в комнату заглянул Франсуа.
– Его поймали, – объявил он. – Того, кто хотел отбить пленных. Все остальные погибли, в живых остался только он один. Так что я им займусь.
Однако генерал решил, что разговаривать с пленником будет куда интереснее, чем диктовать очередное указание подчиненным или донесение в Конвент. Луи любил свое дело, но иногда обилие бумажной писанины начинало его раздражать.
– Скажи, чтобы его доставили ко мне, – велел он и потянулся за сургучом.
И через мгновение в комнату ввели того самого самоуверенного полковника, который когда-то в славном городе Вердене хотел его расстрелять, а потом повесить. Кроме того, Луи отлично помнил, что этот самый полковник приходился Амелии родственником. Впрочем, он уже в начале разговора решил, что не даст этому обстоятельству повлиять на его волю.
По лицу Браницкого он видел, что тот совершенно не помнит его, и, когда посторонние удалились из комнаты, все же не удержался от искушения напомнить об их встрече. Поляк поднял голову…
– По-моему, вы теперь жалеете, что вам не удалось меня повесить, – насмешливо заметил генерал.
И тут, что с ним случалось довольно редко, Браницкий весьма энергично выбранился по-польски.
– Боже мой, – сказал он, когда немного успокоился. – И зачем только кузина Амелия вступилась тогда за вас…
