Елена Арсеньева - Возвращение в никуда (Нина Кривошеина)
С огромным трудом она с сыном добралась до Парижа и узнала, что Игорь Александрович в тюрьме Фрэн, куда его перевели из Сюртэ Женераль (тогда — одно из отделений гестапо). Значит, пока жив. Потом его перевели в тот же самый Компьень. Странная судьба… Но помочь Кривошеину, который так много помогал другим, уже не было возможности: вся организация его была разгромлена; и русские, и французы, и немцы арестованы по доносу провокатора.
Нина вытащила чемодан — это был старик-чемодан, принадлежавший в России матери Игоря Александровича, — и стала укладывать вещи, готовя передачу мужу. Уложила все так, чтобы он понял: его укладывала Нина. Она даже сунула туда игрушечного слона, что означало: Никита с нею. 1 августа, в день памяти Серафима Саровского, брат мужа Кирилл поехал с этим чемоданом в Компьень. Передачу приняли, и Игорь Александрович получил все.
Наступил август. Немцы покидали Францию… Нормальная жизнь в Париже замерла — ждали неведомо чего; говорили, что все в городе заминировано немцами — и мосты, и водопровод, и даже Нотр-Дам. Но парижане как-то внезапно и дружно изменились — стали любезными, с открытыми лицами друг с другом разговаривали, подмигивали — на улицах вдруг стало весело!
Би-би-си передавала, что американские войска и силы генерала Леклера быстрым маршем идут к Парижу, что ведутся переговоры о том, чтобы из Компьеня заключенных больше не вывозили в Бухенвальд.
Утром 24 августа слышалась близкая стрельба. Заговорило радио, диктор, плача от волнения, выкрикивал: колонна Леклера движется к Парижу, скоро первые части будут у Орлеанской заставы…
Нина и Никита выбежали на улицу — где-то полыхал огонь, стреляли все сильнее; ударили колокола, один, другой… наконец густой, низкий бас Нотр-Дама. И минут через десять издалека внезапно раздался крик, как будто кричал весь квартал:
— Вот они!
По всей улице собралась несметная толпа.
Девушки в светлых платьях, в руках букеты — синие, белые, красные цветы, у многих волосы повязаны лентами, тоже сине-бело-красными… В воздухе мелькают сотни маленьких национальных флагов… И вот появляется колонна легких бронированных джипов, и в них сидят солдаты дивизии Леклера, молодые, загорелые, радостные. Им кидают букеты и флаги, вся толпа поет «Марсельезу»…
Нина обернулась: из-за угла вдруг выехал громадный грузовик и медленно двинулся на людей. Он был набит немецкими солдатами, у них пулеметы, и они начали стрелять по толпе. Все попадали на землю… Нина больше всего испугалась, что вот сейчас, когда уже все, кажется, позади, Никиту найдет шальная пуля. Но он остался жив.
После этого случая она поняла, что беда может подстеречь в самый последний, в самый счастливый момент. Нина ждала возвращения мужа, но вскоре стало известно:
Игоря Александровича уже увезли в Бухенвальд.
Потянулась зима. Почти не было топлива, электричество давали скупо, час утром, час к обеду… В ноябре Нина по совету знакомых пошла повидаться с директором заводов «Рено», которого, как говорили, жена выкупила у гестаповцев за несколько слитков золота.
Все оказалось правдой. Эта решительная дама прорвалась на машине через фронт… в Бухенвальд. Приехала туда через два дня после того, как транспорт, где был и ее муж, и Игорь Александрович, прибыл в лагерь, вызвала двух стражников, дала им часть слитков. В ту же ночь эсэсовцы вывели ее мужа, она отдала им все слитки и увезла мужа назад, опять через фронт, прямо в Париж, в огромную роскошную квартиру на бульваре Сен-Жермен… Теперь директор «Рено» принимал два раза в неделю родственников вывезенных с ним вместе заключенных; ему показывали фотографии.
В те же дни Нина получила от неведомых железнодорожников две записки от Игоря Александровича, которые он сумел выбросить через щель вагона, в котором его везли в Германию. Железнодорожники писали, что не решались переслать эти записочки, пока немецкая армия окончательно не покинула Францию.
Только 13 мая 1945 года Нине удалось узнать, что ее муж жив и освобожден из лагеря Дахау, в Баварии, куда он попал после Бухенвальда. 1 июня он вернулся. И сразу показалось, что и не было никаких бед, что будущее сулит только счастье. Если бы так!
Видимо, каждому человеку отмерена чаша страданий, которую он непременно должен на своем веку испить. И пока не изопьет до капли, будет жить, жить и… мучиться.
После победы русские эмигранты были полны безудержной любви к своей родине-победительнице. На подъеме патриотизма возникло движение за возвращение в Россию. И Кривошеины взамен своих, так называемых «нансеновских», эмигрантских, паспортов получили советские.
Очень многие эмигранты подались тогда в родные места. Комитеты по делам русских переселенцев работали без устали. Один из них, возглавляемый Игорем Александровичем, назывался «Союз советских граждан» и располагался в том же помещении на рю Гренель, где еще недавно находилась контора, возглавляемая «русским фюрером» Жеребковым. Довольно зловещее совпадение…
Происходило нечто невероятное. Те люди, которые люто ненавидели большевиков после революции, теперь, после окончания войны, ну просто обожали их! Все словно ослепли и не видели очевидного. А между тем кое-какие свидетельства того, что их ждет, все-таки прорывались во Францию.
Одна из «новых советских гражданок» получила открытку от брата, вернувшегося на родину, в какой-то провинциальный город, и в открытке значилось: «Ждем тебя обязательно! Как только выдашь Машу замуж, приезжай к нам…» А ее дочке было два года…
Но, как говорится, кого боги хотят погубить, того они лишают разума.
Французская компартия всячески поддерживала «возвращенцев», а их деятельность начала изрядно досаждать правительству. И вот в один «прекрасный» день по приказу министра внутренних дел были арестованы двадцать четыре «новых советских гражданина», в том числе Игорь Александрович Кривошеий. И все они были вскоре вывезены в советскую зону Германии, а вскоре попали в пересыльный лагерь около Бранденбурга.
Есть грубоватая поговорка: «За что боролись, на то и напоролись». «Новым советским гражданам» очень скоро пришлось понять ее смысл на собственном горьком опыте.
Между тем семья Игоря Александровича тоже собиралась в путь. Были куплены три плетеные корзины, и началась укладка. Нине советовали: книг не берите, все равно отнимут, там же цензура, и она раздарила множество ценных книг, очень редкие издания.
Говорили: не нагружайтесь кастрюлями и сковородками, там купите, и она почти все хозяйственные вещи бросила в Париже (приехав в Ульяновск, где в те годы даже стакана нельзя было купить, она просто локти от досады кусала!).
