Генрих Шумахер - Паутина жизни. Последняя любовь Нельсона
— Надеюсь, вы не предполагаете, мэм, что я позволю вам одним спускаться по этим узким ступенькам, когда ваша дочь еще не совсем оправилась от глубокого обморока.
Миссис Кен недовольно сморщила брови и сухо ответила:
— Мисс Эмма вовсе не моя дочь. Но женщинам из хорошего дома не приличествует допускать, чтобы их провожал незнакомец.
— Вы правы, мэм, не доверяя незнакомцам. Лондон — плохой город на этот счет. Но я позволю считать себя исключением. Меня зовут Чарльз Овертон, я работаю в Doctors' Commons [1].
— Тем не менее…
— Тем не менее это не дает мне права выразить прекраснейшей девушке Лондона свои восторженные чувства? Ну так пусть этого и не будет, мэм! Мисс Эмма интересует меня по совершенно иным основаниям. Я наблюдал за ней весь вечер и делал сравнения… Знаете с кем, мисс Эмма? — Он обернулся к девушке и предложил ей руку с такой спокойной уверенностью, которая не допускала отказа, а затем, спускаясь с нею вслед за миссис Кен по узкой полутемной лестнице, продолжал, не дожидаясь ее ответа: — Я сравнивал вас с Джульеттой, то есть с той Джульеттой, которую играла миссис Сиддонс. И вот к каким удивительным умозаключениям пришел я. Миссис Сиддонс — несравненная леди Макбет, грандиозная королева в «Гамлете», но никак не Джульетта. Ее величественной фигуре не хватает той легкой грации, голосу тех нежных переливов, а всему существу — той мечтательной девственности, которой отличается Джульетта Шекспира. Никогда еще мне не было это так ясно, как теперь, когда я неожиданно увидел перед собой настоящую Джульетту.
Он внимательно посмотрел на Эмму, украдкой пожал ее руку. Она не шелохнулась. Старой, знакомой сказкой представлялось ей все, что происходило теперь.
Овертон незаметно отстал от миссис Кен, как если бы она не должна была слышать то, что он говорил далее:
— Джульетта сидела рядом со мной, но не замечала меня. Она смотрела только на сцену, жила в сценическом действии, и ее губы невольно повторяли каждое слово. Каждое ощущение отражалось на ее лице, ее руки невольно делали жесты, каких я еще никогда не видывал. А когда Джульетта умерла — величайший скульптор Греции не мог бы представить смерть красивее и возвышеннее! Знаете ли вы теперь, кто моя Джульетта?
Он склонился к Эмме, и теплое дыхание его уст коснулось ее лба. Огненный поток лавой прокатился по ее жилам. Она невольно закрыла глаза.
Вдруг она почувствовала, как губы Овертона приникли к ее губам.
В портале театра они нагнали миссис Кен, которая уже успела послать капельдинера за извозчиком. Овертон заговорил с ней без всякого смущения:
— Я только что говорил мисс Эмме, что она непременно должна стать актрисой. Ей обеспечена великая будущность!
— Что вы называете великой будущностью, мистер Овертон? — спросила миссис Кен, пожимая плечами. — Неужели вы считаете желанной такую будущность, которая достигается безнравственностью и распущенностью? И если даже мисс Эмма станет прославленной артисткой, что даст ей жизнь? Ей будут аплодировать и бросать венки, раскупать ее портреты по лавочкам, но в конце концов она заметит, что все пусто, ничтожно и что искусство не дает счастья. Она начнет искать чего-то лучшего, но тогда будет уже слишком поздно.
— Слишком поздно! — повторял Овертон с легким оттенком насмешки. — Почему же артистка не может найти счастья в любви и браке? Я мог бы назвать вам несколько леди, которые прежде были артистками. Гений и красота заменяют недостаток в родословных.
— Но только не общественное уважение, — враждебно сказала миссис Кен. — Пока мисс Эмма находится под моей опекой, я не позволю искушать ее в этом отношении. Таково уж мнение старой женщины, знающей жизнь и постигнувшей, что счастливым можно быть только благодаря строгим принципам. Ну а теперь… карета подана! Садитесь, мисс Эмма, а вы, мистер Овертон, еще раз примите мою благодарность!
Дамы сели, дверца захлопнулась. Овертон стоял около дверцы, держа в руке шляпу. Еще раз увидела Эмма его по-девичьи тонкое лицо, влажно сверкавшие глаза, полные красные губы. Они тянулись к ней, как бы в долгом, нежном прощальном поцелуе. Затем карета укатила.
V
На следующий день миссис Кен взяла у Эммы том Шекспира. Эмма достала у букиниста другой. Мало-помалу она скупила все, что было у него из произведений Шекспира, и с рвением фанатички постигала творчество великого писателя. В пять ночей она одолела Джульетту, в семь — Дездемону. Затем она перешла к Офелии.
Ей было легко заучивать наизусть, да и мимическая игра представляла для нее мало трудностей. Маленького зеркала было достаточно, чтобы наблюдать за ртом, глазами и положением головы. Зато относительно движений плеч и бедер она была не уверена. Да и постановка голоса доставляла ей немало заботы. Она не смела декламировать вслух, чтобы не разбудить других продавщиц, спавших по соседству с ней; поэтому ей приходилось понижать голос до глухого шепота. Найдет ли она верный тон тогда, когда будет дебютировать в театре Друри-Лейн?
Да, честолюбие манило туда Эмму!.. Она безумно хотела играть с Гарриком и отодвинуть в тень миссис Сиддонс. В том, что ей это удастся, она ни минуты не сомневалась. Только бы попасть на сцену, а уж победа не заставит ждать.
И Чарльз Овертон увидит настоящую Джульетту.
На следующее утро после встречи в театре Эмма пришла в магазин с твердой уверенностью, что Овертон сейчас войдет. Он выследил их и явится под предлогом покупки, чтобы снова увидеть ее и вымолить у нее свидание. Так она это представляла себе и так поступила бы на его месте.
Что выйдет из всего этого, она не знала, да и не хотела думать об этом. Лишь бы он пришел, а там уж будет время подумать обо всем!
Но Овертон не шел. Неужели он не любил ее? Что же тогда говорил его взгляд? Зачем он тогда целовал ее?.. Что-нибудь задержало его, но он, конечно, справится со всеми затруднениями, и когда-нибудь в сумятице уличного движения выплывет его высокая фигура.
И каждый раз, когда дверь магазина раскрывалась, сердце Эммы начинало биться быстрее.
В первых числах августа она увидела, что перед магазином остановился экипаж. Грум открыл дверку, из кареты вышла дама в дорогом костюме и вошла в магазин. Это была мисс Келли.
Мистер Кен поспешил к ней навстречу и встретил ее низкими поклонами:
— Счастлив видеть вашу милость! Ваша милость давно уже не осчастливливала меня своими посещениями!
Она надменно посмотрела на него сверху вниз.
— В последний раз вы плохо услужили мне, предложив герцогине Девонширской лучшие бриллианты, чем мне. Я не желаю отступать ни перед кем, кто бы это ни был. Прошу считаться с этим. — Она лениво уселась в кресло, услужливо пододвинутое ювелиром, и рассеянно окинула взглядом помещение. При этом она не сделала ни малейшего движения, доказывавшего, что она узнала Эмму. — Я была в Париже, в обществе, где графиня Полиньяк…
