Мэри Брэддон - Любимый враг
После обеда леди Перивейл оглядела свои гостиные и отвернулась, слегка вздрогнув: их пространная пустота слабо мерцала холодным блеском в электрическом освещении.
– Нам будет уютнее в моей берлоге, Сью, – сказала Грейс, и они поднялись наверх и сели в низкие, очень удобные кресла около столиков, отягощенных букетами роз и ландышей. Огонь, весело потрескивавший в желто-янтарном очаге, разноцветные переплеты роскошно изданных книг, яркая, словно бутон розы, обивка стен, масса шелковистых подушек на низеньких диванах – все было полно радости жизни, которой так не хватало просторным комнатам внизу.
– А что случилось с фотографиями? – воскликнула Сью, оглядев комнату, стены которой прежде украшала целая коллекция портретов красивых и модно одетых женщин в придворных туалетах, в бальных платьях, в платьях для вечернего чая, в амазонках, в маскарадных нарядах и даже в купальных костюмах, запечатленных на пляжах Трувилля и Дьеппа, словом, каждая была снята в том костюме, который она считала наиболее ей идущим. То были фотографии в серебряных, золотых и черепаховых рамках, в рамках из слоновой кости, вышитых бисером, из дрезденского фарфора, одним словом, в рамках, самых разнообразных и причудливых, которые могут изготовить изобретательные предприниматели для людей, которым по средствам дорогостоящие капризы. В прошлый раз, когда Сью была в будуаре, все портреты стояли на длинной полке и виднелись в каждом подходящем углу, а теперь же не осталось ни одного!
– О, я убрала их с глаз долой, – сказала нетерпеливо Грейс, – удивляюсь, как я вообще их не сожгла. Кому приятно созерцать лживые улыбки друзей-предателей?
Сью промолчала.
Даже здесь, в непринужденной обстановке будуара, их разговор касался лишь общих тем, например, книг, которые они прочитали за последние полгода. Обе любили поговорить о писателях, которые им нравились, или о тех, кто их возмущал, о новых кумирах в книжном мире, взлет которых поражал быстротой и внезапностью.
Так они беседовали целый час, а потом мисс Родни уговорила подругу спеть, но леди Перивейл была не в голосе, и баллада о Фульском короле звучала не так выразительно, как обычно. Затем Грейс сыграла несколько отрывочных пассажей из Шумана и Шуберта, а Сью тем временем просмотрела груду новых журналов.
А потом они попрощались, и за весь вечер ни слова не было сказано о скандальной ситуации.
– Спокойной ночи, дорогая, было так приятно провести с тобой спокойный, тихий вечер.
– Приходи поскорее опять, Сью, на ланч или к обеду, когда сумеешь выкроить час-другой.
Медленно, очень медленно неделя подошла к концу. Леди Перивейл получила много писем, но все это были обращения к ее кошельку – программы концертов, просьбы о субсидиях для больниц, проспекты торговцев, рекламирующих свои товары. И не было ни единого письма или визитной карточки с приглашением от светских знакомых.
В следующую среду ей нанесли визиты несколько посетителей, совсем непохожие на тех, кто наполнял гостиные в прошлом году, а в сквере не было желтых ландо и французских двухместных колясок, которые там теснились прежде, в дни приемов. Ворвалась в гостиную предприимчивая вдова в сопровождении двух довольно безвкусно одетых дочерей. Раньше она встречалась с ними только на благотворительных базарах и собраниях, где присутствовало все общество. На лице вдовы играла довольно натянутая, фальшивая улыбка, у девиц были яркие шляпы с цветами и стразами, а также подозрительно розовые губы и довольно любопытные носики.
– Дорогая леди Перивейл, я знаю, что по средам вы дома, поэтому я решилась набраться мужества и нанести вам визит, в надежде, что вас заинтересует благотворительный вечер при «Школе наездников». Цель его – снабдить велосипедами приходящих гувернанток со скромными средствами. Вы знакомы с моими дочерьми, Флорой и Норой?
Грейс встретила их с холодной вежливостью. Она обещала подумать о велосипедах и начала разливать чай, который только что внесли. «Мои дочери» смирно сидели в низких креслах, выставив напоказ розовые воланы на бледно-зеленых платьях, не замечая того обстоятельства, что воланы были уже не первой свежести после трех воскресных выходов в церковь. Девушки обшаривали просторные комнаты взглядом. Они более привыкли к тесным стенам квартирки в Вест Кенсингтон, где при сквозняке можно было одной рукой закрыть окно, а другой дверь.
Ах, как роскошно убраны эти огромные комнаты, а ведь леди Перивейл всего-навсего дочь деревенского пастора! Флора и Нора восхищались ее красотой и благоговели перед тем, как ей повезло. Они внимательно рассматривали каждую мелочь ее бледно-сиреневого платья из мягчайшего шелка, так прекрасно сидящего, с такими рюшами и складочками, демонстрирующими искусство модной портнихи, превратившей с помощью иголки двадцать ярдов крепдешина в туалет, который на вид стоил сорок гиней. Да, в одном этом платье было больше искусства и тщательной работы, чем в шести туалетах Норы, хотя почти все утренние часы она просиживала за швейной машинкой.
«Как чудесно быть такой богатой – думала Флора. – И что значит весь этот шумный скандал для женщины, если она владеет домом на Гровенор-сквер, где дверь отворяют и чай подают напудренные лакеи? Просто смешно, что мама называет ее «бедняжкой».
– Флора и Нора помогают леди Грин в благотворительном чайном киоске, – объясняла тем временем миссис Уилфрид, – они собираются устраивать очень оригинальные чаепития, в японских чашках с блюдцами и крошечными бутербродами из черного и белого хлеба.
– У Норы есть подруга-немка, которая знает тридцать видов бутербродов, – сказала Флора. – Наверное, в Берлине умение делать бутерброды ценится больше, чем музыка Вагнера.
Пока они пили чай, прибыли трое молодых людей, Леди Перивейл была очень хорошо с ними знакома, но то были не самые знатные молодые люди, или те, у которых знатными были матери или сестры. Ей показалось, что они слишком подчеркнуто выразили свою радость по поводу ее возвращения в Лондон. Они выражали также надежду, что вскоре леди Перивейл возобновит свои восхитительные вечера и незамедлительно начнет рассылать приглашения.
– Теперь сезоны стали такими короткими. Все уже в начале июля спешат на немецкие курорты, – сказал клерк адмиралтейства мистер Мордаунт.
И никто из них не спросил, где леди Перивейл провела зиму. Она ненавидела эту их сдержанность, ненавидела за то, что ее гостиные опустели и явились только отвратительная миссис Уилфрид и ее еще более отвратительные Флора и Нора. Лучше бы оставаться совершенно одной, чем терпеть их присутствие. Но она поклялась себе, что не покинет Гровенор-сквер, и поэтому находила утешение только в язвительных мыслях насчет своих посетителей. Между прочим, никто из них долго не задержался. Миссис Уилфрид чувствовала, что ей не рады, а молодые люди заметили, что леди Перивейл скучает. Дольше других оставался морской капитан Мардьюк, он даже попытался позволить себе некоторую фамильярность в разговоре, едва заметную, но он не разрешил бы ее себе раньше, и леди Перивейл ответила ему ледяным пренебрежением. Перед обедом капитан встретился в клубе с Мордаунтом.
