Барбара Картленд - Сердцу не прикажешь
Интересно, знает ли Марсия, как недоверчиво относится он к тому вниманию, какое оказывает ему ее отец. Это возникло с первых минут их знакомства, хотя оба делали вид, что ничего такого не замечают.
Поддавшись неожиданному порыву, удивившему его самого, Малколм вдруг сказал:
— Я надеюсь, что не кажусь вам скучным собеседником, хотя боюсь, что это именно так. Вот уже много лет, как я забыл, что такое радость, да и не стремился познать ее. Моя жена была долго и тяжело больна. Она умерла совсем недавно.
Он ждал, что ответит Марсия, искал на ее лице положенного в таких случаях сочувствия, но она неожиданно спросила:
— Вы несчастливы?
Удивленный, он не стал лукавить.
— Нет, — ответил он, но поскольку она молчала, сам задал вопрос: — Почему вы спросили об этом?
— Потому, что вы не похожи на несчастного человека, — ответила девушка. — Только...
Она умолкла, подыскивая слова.
— Только что? — не выдержал Малколм.
Его не на шутку заинтересовало, что она думает о нем, как, пожалуй, всякого, кто пожелал бы узнать чужое о себе мнение, но, помимо этого, любопытно было выяснить, насколько проницательна в своих суждениях эта странная девушка.
— Мне трудно сказать, — задумчиво произнесла Марсия. — Трудно определить, каким вы мне кажетесь...
Она нахмурила брови, пытаясь сосредоточиться, и посмотрела на него оценивающим взглядом. Его вопрос ничуть не смутил ее.
— Попытайтесь, — подбодрил ее Малколм. — Я хочу знать.
— Вы мрачны, — наконец сказала она. — Мрачны и многое испытали, если вы правильно поймете меня. Вам словно нанесли сильный удар, который оставил свой след. В вас чувствуется даже какой-то вызов, будто вы хотите доказать, что все это не совсем так.
Малколм с удивлением повернулся к ней. Итак, она все же наблюдательна. За непроницаемой надменной маской прячется способность размышлять! Ему вдруг стало боязно признаться себе в том, что нарисованный ею портрет, в сущности, верен.
— Не очень приятная характеристика, — только и смог сказать он, и самому стало стыдно за банальность своего ответа.
Марсия потянулась за одним из неаппетитных на вид пирожных, которые подали к чаю.
— Я полагаю, вы хотели услышать правду, — спокойно ответила она.
Переодеваясь к ужину, Малколм продолжал размышлять над ее словами.
«Вот как! Значит, я мрачен и потрепан жизнью». Что ж, это напрямик относится к нему.
И все же «мрачный» — слишком суровая оценка, он не хотел смириться с нею.
Быть грустным — это вполне нормальное состояние для человека. Но все в нем решительно восстало против определения «мрачный».
Марсия нашла отца в грязноватой гостиной пансионата с ворохом бумаг на коленях. Вид у него был расстроенный.
Она сразу догадалась, что отец просматривал счета за месяц. Зная, каким раздраженным он бывает в такие моменты, она хотела пройти мимо, но ей это не удалось.
— Итак? — резко остановил ее отец.
Марсия прекрасно знала, что он хотел этим сказать, но прикинулась непонятливой.
— Что? — невинно спросила она.
— Как идут дела? Есть какой-нибудь сдвиг? — спросил он.
— Право, папа! — воскликнула Марсия. — Неужели ты серьезно веришь в успех твоих махинаций? Я уже сказала тебе вчера, что не буду принимать в них участия, и слово свое сдержу.
— Посмотри на это, детка! — патетически произнес полковник, размахивая счетами. — Только посмотри, а потом уже говори, что мои махинации, как ты изволила это назвать, нелепы и неосуществимы.
— Но, папа, это повторяется каждый месяц! — в сердцах воскликнула Марсия. — И мамин чек пришел сегодня утром, как всегда, аккуратно.
— Это капля в море! — сердился полковник. — Мы по уши в долгах, и ты это знаешь не хуже меня. Жить так дальше невозможно.
— Что ж, — устало промолвила Марсия, явно привыкшая к такого рода сценам. — В таком случае мы должны вернуться в Лондон, где я найду работу. Мы поселимся в дешевых комнатах, где нас не будут так обсчитывать, как здесь, и тогда не придется терпеть ежемесячных унижений с оплатой счетов.
— Если ты считаешь, что жизнь в Лондоне дешевле жизни в Каннах, то глубоко заблуждаешься, — резко возразил полковник. — Я жил в Лондоне и знаю, чего это стоит.
— И еще, папа, — с горечью произнесла Марсия, — признайся, что тебе по душе такая жизнь и ты не собираешься ее менять.
— Здесь я хотя бы встречаюсь с приличными людьми, — оправдывался полковник. — Не думал, что ты будешь упрекать меня в этом.
— Но, папа, если бы я работала, у нас было бы больше денег, как ты этого не понимаешь? И ты смог бы стать, как когда-то, членом приличного клуба.
— Эта идея никуда не годится, — тоном, не допускающим возражения, сказал полковник. — Это мой категорический ответ тебе.
Отец попытался было удержать Марсию, но она, сделав вид, будто не слышит его, взбежала по узкой лестнице к себе в спальню.
Маленькая и неуютная, эта спальня, со стенами, выкрашенными в серый цвет, который предпочитали французы, выходила окнами на один из переулков. За задворками вдали виднелось море.
Лишь в этой комнатке Марсия находила уединение, могла расслабиться и стать самой собой.
Она заперла дверь, села на кровать и устало провела рукой по глазам и лбу.
Как изнурили ее эти попреки и сцены! К тому же совершенно бессмысленные.
Всю свою жизнь Марсия жила в атмосфере препирательств и ссор.
Когда она была ребенком, распри между отцом и матерью происходили в ее присутствии. Первое, что она запомнила в детстве о своих родителях, были горькие слова упреков, громкие голоса и раскрасневшиеся, гневные лица. Кончалось это обычно тем, что голос матери прерывался и переходил в бурные рыдания, за которыми следовали еще более яростные упреки.
Марсия никогда не могла привыкнуть к гневным тирадам отца. То он сетовал на судьбу, то на отсутствие денег, а теперь еще укорял родную дочь в том, что она не желает поддержать его планы избавления от нищеты.
Глэдис Флетчер, мать Марсии, вскоре после того, как они поселились на юге Франции, встретила богатого латиноамериканца. Он был вдовец, имел двух взрослых сыновей, живших в Аргентине.
Человек этот увлекся Глэдис, а она, скрыв свой возраст, постаралась, чтобы он не узнал о существовании Марсии.
Глэдис, как могла, наскребла нужную сумму и отправила дочь завершать учебу в Грассе. В один прекрасный день латиноамериканский миллионер сделал ей предложение, и Глэдис тут же уведомила директрису школы, что Марсия останется в школе лишь до конца семестра.
Генри Флетчер, как она и ожидала, не стал возражать против развода. Глэдис уговорила будущего мужа погасить все долги Генри, а это была немалая сумма, почти в тысячу фунтов, которую ему самому никогда бы не достать. Кроме того, она составила с ним необычный контракт.
