Робин - Проснись, моя любовь
Элейн опустилась на скамью. Она вцепилась пальцами в изогнутые подлокотники, ощущая затягивающуюся шнуровку ботинок.
Хэтти поднялась с коленей.
— Сегодня на завтрак ты не получишь старого доброго хаггиса. Только чай, девочка. Это все, что ты получишь до тех пор, пока не научишься вести себя, как приличные люди. А теперь иди и моли нашего милосердного Господа наставить тебя на путь истинный!
Черно-белым вихрем Хэтти покинула комнату, даже не обернувшись, чтобы проверить, следует ли Элейн ее указаниям. Как будто Морриган — не больше, чем выдрессированная собака, с возмущением подумала Элейн.
Уличив момент в отсутствие Хэтти, Элейн с крайней неприязнью заглянула за японскую ширму, чтобы рискнуть воспользоваться предметами, находящимися за ней. На дне ванны лежала влажной кучей ночная рубашка, как результат ее ночного хождения вслепую без малейшего освещения по комнате. Первым делом Элейн справила нужду, затем — ослабила шнуровку на ботинках. После этого она достала из ящика комода тряпку и кусок щелочного мыла. Почистив зубы, она втянула воду прямо из массивного зеленого кувшина и уверенно выплюнула полный рот пузырей в стоящую рядом чашу.
Удовлетворив первоочередные потребности, Элейн продолжила прерванные вчера исследования, которые невозможно было продолжить с дышащей в затылок Хэтти. В столе с канделябром она обнаружила маленький ящик, оказавшийся пустым. Проведя рукой по дымоходу над камином, она удостоверилась, что им, как и свечами, никто не пользовался. Не было там ни вынимающихся кирпичей, ни каких-либо других признаков тайника.
За свою жизнь Элейн неоднократно решала сложные задачи, налаживая компьютеры для корпораций с многомиллионными капиталами. И она не могла смириться с тем, что ее поставила в тупик молоденькая девушка, годящаяся ей в дочери.
Элейн пристально посмотрела на лежащую на столе огромную черную Библию. Где лучше всего спрятать секретные бумаги, как не среди листов с переписанными библейскими строфами?
— Разве я не сказала тебе молиться до тех пор, пока я не вернусь? — Хэтти со стуком опустила серебряный поднос на эбеновый столик, по-видимому, обычно используемый Морриган как обеденный. — Вчера ты не занималась переписыванием, а сегодня уже слишком поздно пытаться добиться моей благосклонности. Иди сюда и садись.
Элейн сделала глубокий вдох, успокаиваясь. Положила назад в ящик стопку листов, выпрямилась и поковыляла к указанному столу. Подождав, пока Элейн присядет на подготовленный для нее бамбуковый стул, Хэтти злорадно-демонстративным жестом сняла крышку. На середине подноса, в уединенном великолепии, стояла изящная фарфоровая чашка, разрисованная красным и зеленым узором. Внутри чашки находилась полупрозрачная коричневато-желтая жидкость, над поверхностью которой не было ни малейшего намека на пар.
Элейн с тоской вспомнила о дымящемся кофе из своего сна. А то, что она видела перед собой, больше походило на содержимое ледяного горшка, находящегося за ширмой, чем на напиток, достойный фарфора.
Подняв глаза наверх, она встретилась взглядом с Хэтти. В запавших тусклых глубинах мерцали безумные огоньки.
Поднеся чашку к губам, Элейн осмотрительно принюхалась… Это был чай. Просто невероятно — еще слабее, чем вчера, но все-таки чай, с облегчением подумала она.
Пока Элейн потягивала свой «завтрак», наслаждаясь каждым глотком, в комнату вошли две служанки. После секундного колебания, малышка направилась в сторону японской ширмы и появилась оттуда, держа в руках ночной горшок с ночной рубашкой, украдкой подложенной снизу. Пока другая служанка застилала кровать, Хэтти успела злобно пройтись по родословной всех сассенахов. Девочка вернулась со свежей водой, затем сполоснула зеленую чашу, проделывая все это как нечто само собой разумеющееся. Как только служанки удалились, Хэтти обрушила всю силу своей брани на голову Элейн.
— Теперь ты, девочка, будешь вместе со мной замаливать свои грехи. И больше я не намерена потакать твоему дурному настроению. Подымайся немедленно и преклони колени пред лицом Господа. Я не собираюсь терпеть твою лень.
А когда Элейн не поспешила выполнить ее указания, добавила более резко:
— Встань сейчас же, говорю, и покайся!
Вполне конкретное бранное слово из четырех букв крутилось на кончике языка Элейн [8]. Но она все-таки сдержалась, прикусив и без того припухшую нижнюю губу. Мысленно выкрикнув ругательство, она задалась вопросом, существовало ли такое слово в этом времени или же оно было продуктом цивилизации, как, например, гамбургер или СПИД?
С вполне очевидным намерением Хэтти пересекла комнату.
— Ты немедленно поднимешь задницу и отправишься прямиком к распятию умолять Господа простить твои грехи! Сейчас же!
Элейн сжалась, хотя небесам известно, как сложно было ссутулиться, будучи затянутой в корсет. Она склонила голову, избегая контакта с этими бесцветными глазами, свирепо таращившимися на нее.
Хэтти нагнулась над серебряным подносом. Подняв грубую руку, она демонстративно отвела ее далеко назад.
Элейн перехватила надвигающуюся руку в миллиметре от своей щеки. Шлепок был так близок, что она могла ощутить приближающееся движение воздуха. От старческой кожи исходил гнев. Элейн удерживала руку Хэтти в воздухе, возле щеки, там, где удалось перехватить, — ладонь и пальцы схваченной руки были меньше, чем у Морриган, кожа — суше и жестче.
Воздух потрескивал от напряжения, каждый из них боролся за власть. Хэтти хотела восстановить свое владычество и, возможно, принимая во внимание ее нынешнее неуклюжее положение, восстановить равновесие. А Элейн, сжав зубы от боли из-за неудобной позы, стремилась поставить старуху на место и урезать ее властолюбивые замашки.
Мышцы Морриган протестующее заныли. Нелепо, но, несмотря на свое неустойчивое положение, эта старая карга была сильнее молодой женщины. На выручку Элейн пришел опыт всей ее тридцатидевятилетней жизни. Она крепко удерживала руку старухи. Пот выступил у нее на лбу и в подмышках, ухитрившись каким-то образом затечь внутрь корсета. Он ощущался армией жалящих, зудящих муравьев, захвативших ее одежду, с острыми ножами, вонзившимися в ее мускулы. Воинствующий блеск в глазах Хэтти сменился замешательством, когда она поняла, что победа будет не на ее стороне. Элейн осторожно разжала руку.
Старуха дернулась назад. Запутавшись в своем черном вороньем платье, она врезалась в эбеновый столик. Стоящая на нем посуда грохнулась на ковер, поднос — приглушенно звеня, а чашка — бесшумно перекатываясь.
