Энн Жирар - Мадам Пикассо
– Сильветта?
– Что?
– Спасибо, что помогла мне получить работу, – сказала Ева после очередной небольшой паузы.
– Не за что. Я лишь рассказала тебе об открытии сезона, а работу ты получила сама, – ответила Сильветта и зевнула. – Кроме того, однажды ты сможешь отблагодарить меня. Я уверена в этом.
На следующий день Ева и Луи вместе шли по оживленной набережной Орсэ под удивительно теплым весенним солнцем. Казалось, все парижане радуются хорошей погоде: они гуляли с раскрытыми летними зонтиками и в шляпах с широкими полями и перьями, колышущимися от легкого ветерка. Тротуары были украшены шаткими книжными прилавками, заполненными потрепанными сокровищами, переплетенными в кожу. Ярко раскрашенные лодки покачивались на блестящей ряби Сены.
Это была ее любимая часть города, и сегодня, с солнечным светом, проглядывавшим из-за Эйфелевой башни и парижских крыш на горизонте, все казалось по-настоящему волшебным.
Ах, как она любила дух этого города!
Потом они срезали путь через тенистую роскошь Люксембургского сада, с широкими песчаными дорожками и ровно подстриженными лужайками, греческими урнами, великолепными фонтанами и манящими пышными кронами деревьев. Буржуазные парочки неторопливо прогуливались рука об руку мимо фонтана Медичи: дамы вертели свои зонтики, а мужчины расхаживали в высоко повязанных шейных галстуках и котелках или соломенных шляпах с жесткими полями и модными тросточками в руках. Другие пары сидели на зеленых парковых скамьях, расположенных вдоль дорожек; некоторые кормили голубей.
На ходу они обсуждали последние новости. Все говорили о том, что газетчики называли «самым большим в мире океанским лайнером», готовившимся к спуску на воду в Ирландии. Его собирались назвать «Титаником» и гордо провозглашали, что он будет непотопляемым.
По словам Луи, путешествовать на этом судне означало искушать судьбу. Перспектива путешествия из Англии в Америку во время первого плавания выглядела абсолютно ужасающей. Однако разве жизнь не состоит в том, чтобы совершать поступки, которые когда-то пугали больше всего?
Чем выше риск, тем больше награда. Как ни странно, именно ее отец всегда говорил об этом.
– А ты отправился бы в плавание, если бы у тебя были деньги?
– Ни за что на свете! – Луи рассмеялся. – Я ненавижу океан. Он слишком большой, темный и неизвестный.
– Неизвестность иногда бывает лучшей частью жизни, – с широкой улыбкой парировала Ева.
Она была рада наконец смешаться с толпой, двигавшейся мимо Гран-Пале по широкому проспекту Николая II и вверх по величественной лестнице к белокаменному Пти-Пале[6], где проходила выставка. Ева временно отложила в сторону сомнения в лучших намерениях Луи и позволила себе восхищаться художественными произведениями, о которых говорили все вокруг. Она гордо вскинула подбородок, когда он вручил билеты привратнику у входа.
Само здание было великолепным, а стены внутри были расписаны огромными фресками с витражной ротондой на потолке. Там было множество залов, посвященных разным стилям живописи, и Ева с Луи целенаправленно продвигались через толпу к одному из них. Там Ева заметила группу мужчин и женщин, прижимавших к губам руки в перчатках. Она быстро поняла, почему, и захихикала от смущения. Они попали в зал с картинами Анри Матисса. Чувства Евы подверглись испытаниям многообразием ярких красок, грубых линий и первобытных форм, которые она раньше не могла себе даже вообразить. Она не имела представления, что нужно думать или чувствовать по этому поводу, но некоторые полотна были шокирующими, поскольку работы художника были лишены любых условностей. Несколько людей открыто смеялись и указывали на портрет «Женщина в шляпе». Ева подумала, что эта картина похожа на бурный поток со смелыми цветовыми мазками, впечатанными в холст, словно здесь поработал мастерок штукатурщика. Она казалась запретной и необузданной.
Ева была зачарована обнаженными женщинами на других картинах: тела выглядели как огромные чувственные комки масляной краски на холсте. Ей нужно было перевести дыхание.
«Так вот чем занимаются современные художники?» – подумала она, глядя на обнаженные груди, ноги и туловища, изображенные почти на всех картинах.
– Этот стиль был популярен несколько лет назад. Они пишут такие вещи и гораздо чаще, чего не осмеливаются выставлять здесь. Многие картины гораздо более откровенны и эротичны, чем эта обнаженная натура.
Луи укоризненно фыркнул.
– Ты видел что-то похуже? – спросила она.
– Разумеется. Но теперь в моду вошло новое веяние, которое называют кубизмом, и вся эта плоть отправилась в ретроспективную коллекцию по сравнению с чем-то еще более разнузданным. Пойдем, тебе нужно это увидеть! Экспозиция в соседнем зале.
Луи взял ее за руку и повел сквозь толпу. Все-таки он был ужасно нудным человеком, и его описание лучше всего свидетельствовало об этом. Она ненавидела прикосновение его влажной руки почти так же сильно, как и его предсказуемость. Но даже это не могло рассеять ее блаженство. Находиться здесь, на модной выставке, вместе с цветом парижского общества, было просто восхитительно, ее сердце просто пело от восторга.
– В прошлом году они заставили осла помахать хвостом, и получилась картина. Ее выставили здесь. Этот хлам продали за четыреста франков, а художник вроде меня едва может заработать на жизнь, – бубнил Луи, не оставлявший тщетных попыток утешить свое самолюбие и испортить настроение Еве.
Когда они вошли в следующий зал, Ева не знала, чего ей следует ожидать, но новый удар по чувствам еще сильнее потряс ее. Огромное пространство с игрой красок и света, заполненное множеством людей, бросило ее в жар. Там было много больших полотен, покрытых углами и линиями, с мертвенно-бледными кубами и запертыми внутри человеческими силуэтами, которые как будто пытались вырваться на свободу. При виде этих тревожных картин Еву охватила дрожь; она гадала, что пытались сказать художники. Вокруг толпилось слишком много людей, невозможно было сделать паузу и хотя бы немного подумать, но каждая картина как-то странно волновала ее.
– Этих проклятых художников следовало бы называть дикими зверями, а не фовистами, – проворчал Луи. – Для них в искусстве нет ничего священного. Только посмотри на эти бессмысленные формы! – Он тяжело вздохнул и добавил: – Один из них и впрямь заработал себе некоторое имя, хотя теперь уже ясно, что он на голову выше всех остальных. Какой-то испанец по фамилии Пикассо. Чертовы испанцы!
Он потер подбородок, глядя на огромный холст с серыми и бежевыми кубами.
