Дебора Симмонс - Рыцарь
Она что, действительно так глупа, что не понимает, или, может быть, просто слепа или излишне высокомерна? Бэрен сделал шаг вперед.
— Я не приезжал, так как не желал видеть вас замужем за кем-то другим! — сказал он. Затем рыцарь схватил ее за плечи, в этот раз не колеблясь ни секунды. — Когда мне вы принадлежать не могли!
Бэрен с еще большей страстью впился в губы Женевьевы, будто требуя права обладать ею, этот поцелуй радикально отличался от предыдущего. Может, рыцарь пытался так отогнать воспоминания, которые угрожали уничтожить его или хотел избавиться от страха. А, может, во всем виноват характер, или он ведет себя так из-за ущемленной гордости и беспомощности, или от охватившего чувства. И не важно почему мужчина это делал, Бэрен хотел лишь одного и, потворствуя желаниям, углубил поцелуй, вдавливая свои губы в ее. Она приоткрыла рот, и его язык проник внутрь, вторгаясь, исследуя, смакуя ее вкус. Тело рыцаря стало каменным от охватившего безумного желания. Он притянул ее к себе еще ближе. И вся неистовая тоска былых лет нахлынула на него.
Бэрен обхватил ладонями лицо девушки, погрузил пальцы в ее волосы, все сильнее впиваясь голодными поцелуями в губы. Когда дышать стало просто невозможно, то он ненадолго оторвался, чтобы просто вдохнуть. «Женевьева, Женевьева,» тихим шепотом повторял Бэрен. Воспоминания, томимые в глубине его сердца, прорвались наружу. Все это из-за нее. Все это только для нее.
И вот теперь она его жена. Кровь кипела в жилах рыцаря, неслась по венам, ликую победу. Подхватив Женевьеву на руки, мужчина понес ее к кровати, отодвинув полог, что перекрывал путь. Бэрен положил девушку на белоснежные простыни и на мгновение замер, любуясь этой картиной: она, лежащая, волосы рассыпались по подушке, жаждет его, только его.
Будто ожившая мечта, так часто томившая долгими ночами, Женевьева, чей образ преследовал его во снах. Сейчас же Бэрен упивался ее видом. Светлые волосы, мерцающие в свете свечей, раскиданные по подушке, будто зовущие уткнуться лицом в их шелковистую мягкость. Тело, такое хрупкое, тонкое и женственное, звало его, и впервые в жизни мужчина позволил себе остановить взгляд на ее груди, она была высокой, округлой, казалось, будто рвется наружу из оков корсета. В каком-то тумане, порожденном страстью, он опустил взгляд ниже: тонкая талия, четкая линия бедер, длинные ноги, видные из-под задравшейся юбки, аккуратные и маленькие лодыжки, которые спокойно мог обхватить ладонью, узкие стопы, обутые в кожаные туфельки.
Моя жена, дрожь прошла по телу Бэрена. Он позволил своему взгляду заскользить обратно к лицу Женевьевы, немного бледному, бесконечно красивому, такому родному и любимому. Бэрен и не предполагал никогда, что может такое увидеть в ее глазах. Сладость, нежность, какое-то ошеломление, порожденное доселе неизведанным желанием, но больше всего рыцаря поразил настороженный взгляд, этого никогда не было в мечтах. Он задержал дыхание, боясь, что сейчас Женевьева его отвергнет.
Пытаясь предотвратить ее протест, Бэрен наклонился к ней, но был остановлен рукой, прикоснувшейся к его груди. Ее тонкие пальцы словно прожигали насквозь, даже через ткань туники, но они и не пытались оттолкнуть мужчину. Он остановился и замер, наблюдая, как она опять прикусила губу. Рыцарь почти застонал от острого желания поцеловать то место. Где ее белые ровные зубки прикусили кожу, мечтал нежно ласкать ее губы самому, эти мысли порождали бешеный огонь, который полыхал все сильнее внутри него.
— Так же, как и Парсиваль относился к своей жене, не занимаясь с ней любовью в течение трех ночей после свадьбы, — произнесла Женевьева, снова возвращаясь к любимому рассказу.
— Слишком поздно, я уже думал над этим, — ответил Бэрен. И на самом деле, он мечтал об этом бесконечное количество ночей, когда его кровь горела в венах, а тело, казалось, сгорало дотла.
— Парсиваль…
Бэрен раздраженно выдохнул.
— Я не Парсиваль. Независимо от того, как бы вам хотелось, чтобы я был им! — прогремел он, подскочил на ноги, так как гнев требовал выхода. — Я не Ланселот, не Гавейн, ни любой другой героический персонаж из ваших романов!
И именно это, а не гнев или бесконечные речи, лишь это не дало Бэрену овладеть собственной женой: ужасное напоминание о том, что Женевьева знала, кем именно он был, и что таким она никогда не примет.
Глава третья
Женевьева вышивала. Она продолжала заниматься своими обычными делами этим утром, встречалась с поварами, игнорируя удивленные взгляды слуг и хихиканье служанок. Девушка не осмеливалась подходить с прямыми вопросами, но, конечно, слышала их предположения, которыми они обменивались полушепотом, относительно брачной ночи, и дрожь пробежала по ее позвоночнику. Больше всего ей хотелось залезть в какой-нибудь дальний угол, закрыться с головой одеялом и сжаться в клубочек.
Вся замковая челядь просто гудела слухами о том, как великий рыцарь поднялся по стене, чтобы попасть в комнату к даме. Мужчины хвастались смелостью нового лорда, восхищались дерзостью, в то время как женщины вздыхали о таком красивом подвиге. И лишь Женевьева знала, что к романтике это не имело никакого отношения.
Девушка глубоко и нервно вздохнула, пытаясь не вспоминать о том, как Бэрен целовал ее, или, что еще хуже, не думать, как он прикасался к ней, как подхватил на руки, будто дикарь, когда нес к кровати. Похоже, мужчин интересовали такие вещи, о которых она даже не подозревала. Как можно было так поступить и желать близости от совершенно незнакомого человека?
Это была ее ошибка, ведь это она его вызвала сюда. Женевьева все понимала, но находилась в отчаянии. После смерти отца соседи как падальщики слетелись на его земли, желая отхватить кусок. Но она отказалась передать свое наследство хоть одному из них. Не многим была, конечно, интересна та скалистая местность, на которой стоял замок, не защищенный от ветра. Никто не мог оценить его серую и мрачную красоту. Этот замок и эти земли будто впитались в кровь, стали частью ее, и Женевьева абсолютно не хотела, чтобы владельцем всего этого стал бездушный хозяин, вечно отсутствующий, который презирал бы ее наследие и вспоминал о своих обязанностях лишь тогда, когда придет время собирать деньги.
Но она не была совсем уж дурочкой и понимала, что не сможет вечно удерживать всех стервятников, которые считали, что весь мир принадлежит им, а женщина не играет никакой роли. Рано или поздно сюзерен отдал бы замок в награду какому-нибудь рыцарю, тому, кто ему понравился или за какие-либо другие заслуги. И она была бы вынуждена выйти замуж за постороннего человека, которому бы не понравился этот дом, кто, вполне вероятно, увез бы ее из Брандета, от людей, которые с незапамятных времен служили семье. Именно мысль об таких возможных ужасных перспективах и заставила Женевьеву думать о том, к кому бы обраться за помощью. А кто же еще мог спасти кроме Бэрена, произведенного в рыцари ее отцом? Разве он не поклялся защищать их до последнего вздоха?
