Карин Монк - Пленник
– Добрый вечер, – с трудом прохрипел Хейдон; в горле было ужасно сухо.
Расправив шаль, Женевьева тщательно прикрыла плечи и грудь, затем взглянула на Хейдона. Когда же он проснулся? И как долго так на нее смотрит? О чем она думала, когда заснула рядом с голым мужчиной? Заснула босая и растрепанная, в то время как ей полагалось заботиться о нем.
Поднявшись на ноги, Женевьева взяла со столика кувшин и налила стакан воды. Шагнув к кровати, сказала:
– Попытайтесь сделать хотя бы глоток. – Одной рукой придерживая шаль на груди, она поднесла стакан к губам Хейдона.
Он сделал глоток, потом еще один и еще… В конце концов он осушил весь стакан. Хейдон неплохо разбирался в винах, но не помнил, чтобы какое-нибудь из них, даже самое изысканное, доставляло ему большее удовольствие, чем эта вода.
– Спасибо, – пробормотал он.
Женевьева поставила стакан на стол и поправила на плечах шаль.
– Как вы себя чувствуете?
– Уже лучше.
Она посмотрела на поднос, который Юнис принесла несколько часов назад.
– Хотите бульона? Он холодный, но я могу сходить на кухню и подогреть.
– Я не голоден.
Женевьева молча кивнула – она не знала, о чем в такой ситуации можно говорить.
Всю ночь она ухаживала за этим человеком, хотя Оливер и Дорин возражали, говорили, что она и так сделала все, что могла. Они уверяли, что все теперь в руках Божьих. Но уже много лет Женевьева не отдает на милость Бога то, что хоть в какой-то степени зависит от нее. Кем бы ни был этот человек, что бы он ни сделал, она не могла уйти, оставив его мучиться ночью в одиночестве.
И она осталась с ним.
Она часами обтирала влажными тряпками его избитое тело и постоянно прижимала ладонь к его горячему лбу и колючим щекам, пытаясь понять, удалось ли сбить жар. Она уже на ощупь узнавала очертания его груди, плеч и живота и знала, как он шевелится, как раскидывает руки и ноги, страдая от изнуряющего жара. Она знала, сколько воды отжать с тряпки ему в рот, знала, как следует его обтирать, чтобы это успокаивало, а не причиняло боль. Она знала каждый его синяк, каждую царапину и каждый шрам, и временами ей даже казалось, что они с ним знакомы много лет и ей не нужно его стесняться, не нужно опасаться.
Но после того как он проснулся, все изменилось, и теперь он снова стал совершенно незнакомым человеком, возможно, убийцей.
– Вы ему помогли?
Она посмотрела на него с удивлением.
– Я про мальчика, – пояснил Хейдон, с трудом выговаривая слова. – Это вы помогли ему освободить меня?
Сначала она хотела сказать, что нет, разумеется, но потом поняла, что это было бы неправдой. Она ведь заметила, что Джек украдкой снимает ключи с ремня надзирателя, но не остановила его. Напротив, она подняла шум, чтобы отвлечь внимание тюремщика. А потом не побежала за Джеком, чтобы привести его в кабинет коменданта, а вместо этого ждала, когда он закончит свои дела и сам придет. Неужели она не догадывалась, что он намеревался сделать? Ведь, кажется, еще до этого Джек спрашивал, возьмет ли она с собой этого осужденного…
– У меня нет привычки вызволять осужденных из тюрьмы, – проговорила наконец Женевьева.
– Но вы ведь забрали Джека.
– На совершенно законных основаниях. Комендант Томсон обо всем знал и не возражал. К тому же Джек всего лишь мальчик. Ему не место в тюрьме.
– Мне тоже, – со вздохом пробормотал Хейдон и закрыл глаза.
Внимательно посмотрев на него, Женевьева поняла, что он снова почувствовал сильную боль. Она смочила в тазике тряпку и приложила к его лбу, чтобы облегчить страдания. Он глухо застонал, потом крепко сжал зубы.
«Кто же он такой? – думала Женевьева, глядя на лежавшего перед ней мужчину. – Он ведь заступился за юного воришку, хотя сам мучился от жара и невыносимой боли». Джек говорил, что этот человек был ранен и тяжело болен еще до того, как встал с кровати, чтобы заступиться за него. И он, конечно, понимал, что не сможет в драке победить надзирателя Симса. К тому же он совсем не знал мальчика – ведь Джек сказал, что они почти не общались. Неужели этот человек – убийца? Нет, не верится. Для убийцы он поступил слишком благородно.
Вскоре дыхание его стало более глубоким, и он погрузился в сон. Женевьева осторожно прикоснулась к его лбу. Жар по-прежнему чувствовался, но был уже не таким сильным, как час назад. Но она прекрасно знала: температура может снизиться и резко подскочить. Значит, следовало постоянно наблюдать за ним. Поправив одеяло, Женевьева поднялась на ноги и взяла поднос, чтобы отнести его на кухню и принести свежей воды.
– Останьтесь.
Она вздрогнула и обернулась. Его голубые глаза были открыты, он смотрел на нее с мольбой и отчаянием.
– Я ненадолго, – сказала Женевьева.
– Скоро за мной придут, и меня повесят. До тех пор не уходите. Пожалуйста.
– Они придут, но я им ничего не скажу, – заявила Женевьева. – Им незачем знать, что вы находитесь здесь.
Он уставился на нее с удивлением. Потом молча закрыл глаза.
Женевьева помедлила какое-то время. Наконец поставила поднос на стол и снова села в кресло, приготовившись просидеть в нем остаток ночи.
Глава 3
– Перестань стучать! – заорал Оливер. – Я не могу идти быстрее!
Человек, стучавший в дверь, наверное, услышал его крик, потому что настойчивый стук прекратился.
– Неужели тебя никогда не учили терпению? – ворчал Оливер, дергая задвижку заскорузлыми пальцами. – Мать тебе не говорила, что неприлично ломиться в дверь к старику? – Распахнув дверь, он заорал: – Черт бы побрал тебя, бородатого… прошу прощения, комендант Томсон.
– Будь любезен, сообщи мисс Макфейл, что мы с констеблем Драммондом должны немедленно с ней поговорить по неотложному делу, – сказал Томсон.
Оливер прислонился к дверному косяку и поскреб в затылке:
– А в чем дело? Кто-то наконец принес факел в ваше скопище несчастий, которое вы называете тюрьмой?
Комендант от возмущения побагровел.
– Придется тебе напомнить, что я возглавляю одну из лучших тюрем – инспектор всегда так говорит. Что же касается мисс Макфейл, то не твое дело, о чем я буду с ней говорить. Похоже, после выхода из моей тюрьмы ты ничему не научился, кроме ремесла мясника. Но если все-таки научился, то мигом проведешь нас в комнату, где мы будем ждать мисс Макфейл.
Оливер язвительно усмехнулся:
– Бьюсь об заклад, ваш драгоценный инспектор изменит свое мнение, если недельку проведет у вас тюрьме. И я не привык пускать человека в дом, пока он не скажет, зачем пришел. Моя хозяйка – мисс Макфейл, и ей решать, будете ли вы сидеть у нее в доме или стоять у двери, дожидаясь, когда вас пригласят. – С этими словами Оливер захлопнул дверь. Затем, обернувшись, хохотнул. – Пусть немного померзнут. Мисс Женевьева, вы готовы?
