Конни Мейсон - Заложница страсти (Невеста Льва)

— Миледи, прошу вас, возьмите меня с собой! — продолжала умолять служанка.

— Терза, отправляйся домой! — раздался грубый окрик.

Девушка испуганно вздрогнула, резко обернулась и увидела отца. Это был мужчина неряшливый, неприятный и, без сомнения, невероятно сильный. Его кулаки напоминали молот. Он потряс ими, грозя дочери, и по ее телу пробежала дрожь.

— Не смей бить ее больше, — спокойно, но твердо приказала Ариана.

Лайон, выпрямившись в седле, изумленно наблюдал за происходящим, удивляясь смелости жены. Похоже, у его супруги отважное сердце, и это выгодно отличало ее от всех его знакомых дам. Хотя, если подумать, женщина не должна обладать такими качествами. Они скорее присущи мужчине.

— Моя дочь принадлежит мне, миледи, а поэтому то, что с ней случится, не ваша забота, — басом ответил отец Терзы.

Решив, что на этот раз мужлан зашел слишком далеко, Лайон вмешался в спор:

— Ты свободнорожденный или раб? Объясни, в чем дело.

— Свободнорожденный, милорд. Меня зовут Болдер. Моя дочь обещана Доралу, кузнецу, которому нужна жена, чтобы смотреть за детьми, — Болдер не решился сказать, что его дочь изгнали с позором из аббатства за нарушение правил. Грехи Терзы могут плохо отразиться и на его репутации, а это несправедливо. Он не несет ответственности за поведение непослушной девчонки. Может, Дорал, узнав о ее проступке, откажется на ней жениться. — Терза не хочет выходить замуж за кузнеца, но скоро согласится, будьте уверены.

Его сжатые кулаки ясно показывали, каким образом ему удастся уговорить дочь.

Лайон всегда считал, что женщина должна быть покорной. Однако он верил, что смирить дух можно и без битья. То, что мужчина сказал Ариане совсем недавно, скорее предупреждение, чем угроза. Существуют другие способы держать жену в повиновении.

— Милорд, — обратилась к нему супруга, — я хочу, чтобы Терза прислуживала мне. Неужели мы не можем взять ее с собой в Крэгмир?

Она спросила это таким нежным голосом, что рыцарь мгновенно поддался ее очаровательной соблазнительной улыбке и медовой речи. Может, он еще не знает эту искусительницу?

— В Крэгмире много слуг.

— Я хочу Терзу.

Постоянство, с каким эта несчастная носила ей записки, заслуживало награды. Ариана не могла представить, что такое нежное и хрупкое создание будет отдано жестокому варвару, который доказывает свое право на собственность пудовыми кулаками. Ей и так уже досталось как следует от свирепого отца.

— А что скажешь ты? — обратился Лайон к Болдеру, который переводил изумленный взгляд с Терзы на рыцаря и его супругу.

— Вы хотите, чтобы моя дочь служила вам? Какой человек, будь он сакс или норманн, не слышал о Норманнском Льве и его славных подвигах? Терза, да и он сам не могли и мечтать о такой чести, как служить ему и жить в его доме.

И все же Болдер хотел, чтобы его отблагодарили за согласие.

— Да, — неохотно буркнул Лайон, — моя жена этого хочет, а я считаю своим долгом уступить ей.

Болдер облизал толстые пересохшие губы, думая о награде. Что это может быть: серебряная или даже золотая монета, а может, почести?

— Я не хочу расставаться со своей старшей дочерью, милорд, — жалобно, насколько позволял ему его густой бас, заскулил Болдер. — Она помогает моей жене вести хозяйство, и без нее нам придется туго.

Лайон не чувствовал ничего, кроме отвращения, к этому грязному, грубому мужлану. Ему прекрасно известно, на что тот намекает, и рыцарь решил положить конец шутовскому представлению:

— Сколько ты хочешь за свою дочь, Болдер? Я ее куплю для своей жены.

Болдер усиленно захлопал ресницами.

— Святые угодники, милорд, я вовсе не хотел…

— Я знаю, чего ты хотел.

Лайон опустил руку в кошелек, висевший на поясе, и, вытащив оттуда мелкую серебряную монету, бросил ее мужчине. Тот проворно ее поймал, посмотрел на нее несколько секунд и согласно кивнул:

— Этого хватит.

Повернувшись, Болдер зашагал прочь, не взглянув на дочь и не сказав ей ни слова: ни до свидания, ни совета, ничего. Очевидно, он уже планировал, как потратить деньги.

Во время разговора с Болдером рыцарь ни разу не взглянул на Ариану. Его удивило и несколько смутило то, что он так легко уступил прихоти жены. Обычно женщинам приходилось постараться, чтобы добиться от него чего-нибудь. Возможно, несчастная Терза и ее горькая участь так подействовали на мужчину, однако объяснить свою уступчивость тот никак не мог. Именно это и смутило Норманнского Льва. Мужественный, гордый, жестокий воин, он не знал жалости и недаром получил свое прозвище.

Донельзя удивленная милосердием мужа, Ариана, приоткрыв от изумления рот, наблюдала, как супруг подозвал к себе командира отряда Бельтана и приказал ему усадить Терзу к себе в седло. Наклонившись, рыцарь поднял девушку одной рукой и устроил ее впереди себя. Затем Лайон дал сигнал отряду отправляться.

— Благодарю вас, милорд, — тепло произнесла Ариана.

— Единственное, чего я желаю, миледи, чтобы вы сказали мне имя человека, с которым встречались в аббатстве, — говоря это, рыцарь вглядывался в глаза жены, будто пытаясь прочесть ее мысли. — Я все равно узнаю, и вы прекрасно понимаете, что я не бросаю слов на ветер.

Пришпорив коня, Лайон ускакал вперед, оставив Ариану размышлять над сказанным. Место норманна занял сэр Бельтан.

— Я буду служить вам верой и правдой, миледи, — шептала Терза, наклоняясь, чтобы хозяйка услышала ее. — Я голову положу за вас на плаху.

— Я прошу тебя только об одном: не говори о годах, проведенных в монастыре, потому что я не хочу больше вспоминать то ужасное время.

Терзу не нужно было просить об этом одолжении, потому что ей тоже не хотелось вспоминать о службе в аббатстве. И, конечно, она ни слова не скажет о записках, которые передавала Ариане от незнакомого мужчины. Никакие побои и самые жестокие пытки не вырвут у нее признания, хотя, честно признаться, Терза была очень благодарна лорду Лайону за то, что он избавил ее от отца и Дорала.

В полдень отряд остановился на привал. Лайон купил пирог с мясом на маленьком рынке у деревушки. Ариана отошла как можно дальше от норманнов, выбрав место под огромным старым дубом. К ней вскоре присоединился Лайон. Девушка с наслаждением ела сочный пирог. Она уже забыла вкус настоящей пищи. В течение пяти лет Ариана не пробовала ничего, кроме пресной, безвкусной похлебки монахинь, которая вызывала только отвращение.

— Как ты спокойна, Ариана, — обратился к ней норманн, впервые назвав ее по имени. — Ты думаешь о своих грехах?

Девушка насмешливо взглянула на мужчину:

— Боюсь, вам будет скучно слушать о моих проступках, милорд. За стенами монастыря трудно согрешить.