Жюльетта Бенцони - Кольцо Атлантиды
Еще ребенком ему случалось мечтать о талисмане, умножающем человеческие силы и открывающем врата чудес. Эти мечты были частью его страсти к драгоценным камням, не угасшей даже от того, что чаще всего в его руки попадали ценности, ставшие виновниками страшных несчастий и катастроф. Слишком честный, он, конечно, и мысли не допускал о том, чтобы утаить кольцо и не вернуть его в руки законного владельца, если таковой отыщется. Но пока оно выполняло роль наследства, попавшего к нему от человека, которому он пытался прийти на помощь.
Звонок к обеду прервал его размышления, однако, вместо того чтобы засунуть кольцо в носок, князь положил его во внутренний карман пиджака, поближе к сердцу.
Несколько дней спустя Морозини, отдохнувший как никогда, сходил с трапа пассажирского корабля, прибывшего из Порт-Саида прямо навечно гудящий, как улей, каирский морской вокзал. Он чем-то походил на лондонскую Викторию[19], разве что толпа была совсем другой. Спешащие толпы людей заполнили площадь, и в мельтешении целой армии что-то выкрикивающих носильщиков невозможно было понять, кто приехал и кто уезжает. Один из носильщиков схватил чемоданы Альдо и завопил:
— Прямо! Прямо! Не бояться! Я — номер 32.
Пришлось поспешить за ним, отказавшись от услуг, предложенных работником агентства Кука.
— У меня уже есть носильщик! — крикнул он, находясь в азарте погони. — Очень надеюсь его отыскать!
Но носильщик стоял и ждал около им же остановленной коляски и улыбался князю своими белоснежными зубами.
— Видишь, твоя можно верить моя. Куда идешь? Отель «Шепардс»?
— Откуда ты об этом знаешь?
— Такой твоя вид! — ответил он, смеясь.
Носильщик, назвав отель кучеру, с важным видом восседавшему на козлах, поймал на лету брошенную ему монетку, и коляска тронулась, сопровождаемая градом его благословений. Позабыв о заботах, Морозини предался одному из своих самых любимых занятий: открывать для себя впервые увиденный город, да еще в такой просто сказочной стране, которую он совсем не знал, что кажется даже странным, учитывая тот факт, что этой стране посвятил всю свою жизнь его самый лучший друг. Но совместные приключения пока еще не заводили их под сень пирамид. Хотя некогда, будучи подростком, он жадно ловил каждое слово непревзойденных лекций господина Бюто, в которых Египет занимал одно из наиважнейших мест, далеко выходя за рамки истории эпохи фараонов и подбираясь ко временам Крестовых походов, вертясь вокруг духа Саладина[20], «рыцаря-султана», чьим творением и был древний город Аль-Кахира, «Победоносный»[21], город султанов и хедивов[22], и именно Саладину он был обязан своим блеском и славой!
К тому же это упущение казалось еще более странным, если вспомнить и о том, что тетушка Амели и ее неистощимая План-Крепен частенько проводили пару зимних месяцев в одном из своих дворцов в Египте. Альдо вдруг подумал: а ведь не исключено, что как раз сейчас, когда он сюда приехал, они тоже находятся здесь, и решил, уладив дела с принцессой, прокатиться к ним в надежде устроить им приятный сюрприз, хотя от Каира до Луксора или Асуана, куда они любили ездить, насчитывалась не одна сотня километров. Во всяком случае, Гамаль Эль-Куари упоминал об Асуане, и, скорее всего, все равно придется туда ехать.
А тем временем, глядя на Каир, растянувшийся на многие километры, Морозини вспоминался вечный карнавал, где пурпур фесок соседствовал с белизной тюрбанов, а чернота чадры оттенялась бежевыми восточными касками, и это буйство красок дополнялось разнообразием европейских шляп. Все это двигалось, разговаривало, кричало под пронзительные звуки автомобильных гудков, завывания попрошаек и всякие шумные призывы. Запах бензина смешивался с духом конского навоза, ароматом мускусных масел, неуловимым запахом ладана, а ближе к реке — с запахом тины.
С широкой террасы «Шепардса», расположенного на площади, выходящей на Нил, открывался вид на два острова, Рода и Гезира. Эта терраса, всегда забитая туристами, была излюбленным местом встреч богатых британских путешественников. У ее подножия, возвышающегося над площадью и уставленной растениями, под большим тентом кишмя кишели разные гиды и драгоманы[23], охочие до выгодных клиентов; низкорослые курчавые чистильщики ботинок наперебой предлагали свои услуги, их то и дело оттеснял швейцар в красной униформе.
В огромном холле с египетскими колоннами Морозини встретил надменный служитель-швейцарец: подпустив в голос елея, он сообщил, что апартаменты готовы, и вручил ему голубоватый конверт с гербом: должно быть, с запиской от принцессы. Альдо засунул его в карман. Прежде чем последовать за грумом, которому было велено проводить господина в номер, Морозини задал-таки не дававший ему покоя вопрос:
— Ведь тут у вас хранится корреспонденция знаменитого археолога господина Видаль-Пеликорна?
Розовое важное лицо швейцарца подернулось грустью.
— Да, ваше сиятельство, до вчерашнего дня.
— А теперь уже нет? Отчего же?
— Дело в том... что господин Видаль-Пеликорн почтил нас своим присутствием.
— Что-то, судя по вашему виду, у вас эта новость особой радости не вызывает!
— Как правило, он очень хороший клиент, но... могу ли я узнать, кем он приходится господину князю? Просто знакомый или друг?
— Друг, конечно! Самый лучший друг! Так что с ним такое стряслось?
— В таком случае я осмелюсь предложить вам посетить бар.
— Он там?
— Скажу даже больше: он там живет. Вчера сидел в баре до самого закрытия, а сегодня...
— Ни слова больше, я сам схожу туда! Отнесите мой багаж в номер, — попросил он, сунув груму денег.
Альдо направился в продолговатый зал с барной стойкой из красного дерева, украшенной бронзовыми головами фараонов. Зайдя, он с удовлетворением отметил, что зал был почти пуст, и можно было без труда заметить друга. Адальбер сидел, нет, уместнее было бы сказать, валялся в кресле с желтой бархатной обивкой перед низким столиком с полупустым стаканом виски, который можно было назвать и наполовину полным, в зависимости от состояния души. Одного взгляда было достаточно, чтобы определить, что археолог пьян в стельку.
Морозини направился к нему, а в это время
Адальбер, пребывавший, казалось, в глубокой прострации или в глубоком раздумье, вдруг очнулся, схватил стакан и мгновенно опустошил его, а потом, потрясая пустым сосудом, потребовал:
— Бармен, еще один!
— А я бы сказал, лучше кофе, и покрепче! — подкорректировал Альдо заказ своего друга и опустился в кресло, стоящее рядом. Адальбер поднял подбородок и уставился на него мутными пьяными глазами, и сразу стало понятно, что он не в состоянии ровным счетом ничего разглядеть. Так что Альдо он не узнал.
