Евгения Марлитт - Служанка арендатора
Она тоже несла на руке сетку с рыбой, как и та стройная девушка, стоявшая на этом же месте несколько дней тому назад. Однако, поза ее не была так поэтична, но, может быть, потому, что сетка Грибель была переполнена рыбой, а у девушки была лишь одна, предназначавшаяся для больной!
– Ах, господин Маркус, вы застаете меня врасплох! – бесцеремонно заявила толстушка. – Неужели вы не могли еще побыть в лесу и вернуться домой, когда я приготовила бы ужин?! Теперь вам прядется немного поскучать, но посмотрите, какую я несу рыбу? Форель, и самая лучшая во всем садке мельника! Полчаса тому назад привезли молодой картофель, редкость в это время! Наш добрый друг, садовник в Генрихстале, где мой муж был три года управляющим, прислал мне этот картофель для вас! А Луиза сбила свежее масло…
Она вдруг умолкла, взглянув на дорогу.
– Э, кто-то валяется там! – сердито буркнула Грабель, показывая рукой на фигуру, прислонившуюся спиной к буковому дереву, – ужасные теперь времена настали! Пьяные рабочие валяются повсюду, так что приходится остерегаться, как бы не раздавить кого из них! Прежде этого не было, и я должна сказать, что причиной тому ваши фабрики, господин Маркус, ну, и отчасти постоянные войны!… Многим поневоле приходится сидеть без работы, и они, понятно, развращаются. Разные господа потом громят испорченность нравов, убеждают исправиться… Да, хорошо им говорить, с сытым-то желудком.
Маркус подошел ближе к лежавшему на земле человеку, наклонился и заглянул в его бледное лицо. Бедняга с усилием поднял отяжелевшие веки и мутным взором посмотрел вверх.
– Но он вовсе не пьян! – заметил Маркус и, взяв его руку, ощупал пульс.
Грибель взволнованно всплеснула руками и затараторила:
– Ах, Боже мой, я и сама это вижу!… Толкую здесь о молодом картофеле, а человек умирает с голода.
Опустив руку в карман, она вынула булку и поднесла ее к губам несчастного.
– Эй, приятель, попробуйте-ка, это вас подкрепит немного!
Слабая краска появилась на его щеках, как и раньше, при словах „умирает с голода“, и он поднял руку в знак отказа.
– Ну, не ломайтесь как барышня, – сердито пробормотала Грибель. – За сто шагов видно, что вы голодны, а вы делаете вид, что сыты по горло. Скушайте булку, это поможет вам встать на ноги, и мы отведем вас домой. От обеда у меня остался прекрасный мясной бульон, а потом я вам устрою хорошую постель.
– Попытайтесь съесть хоть кусочек! – ласково произнес Маркус.
Незнакомец взял булку и, откусив кусочек, не мог уже удержаться и стал с жадностью есть до тех пор, пока не осталось ни крошки.
Маркус сострадательно смотрел на него.
Это был красивый молодой человек с русой, падавшей на грудь, бородой. Платье его было поношено, но видно было, что он привык к опрятности и отдал, должно быть, последний пфенниг за белоснежный бумажный воротничок.
Грибель пригорюнилась, но долго молчать она не привыкла.
– О, если бы его мать знала, в каком состоянии он находится, – сказала она, указывая кивком головы на голодного. – Дома она его, небось, холила…
Она вдруг умолкла, потому что молодой человек быстро, насколько позволяли его слабые силы, схватил шляпу, свалившуюся с него, очевидно при падении. Он надвинул ее на лоб так, что широкими полями закрыл свое лицо от стоявших перед ним людей.
– Ну, молодой человек, не принимайте этого так близко к сердцу, – заметила Грибель со своим невозмутимым хладнокровием. – Мало ли людей терпели на чужой стороне нужду и валились с ног, падая с пустыми желудками в шоссейные канавы! А потом, возвратившись домой, делались полезными членами семьи! Мало ли что в жизни бывает, и если вы порядочный человек, то дурное к вам не пристанет! Скажите, можете вы встать на ноги?
– Я шесть недель пролежал в больнице, – чуть внятно промолвил он, – и иду…
– Что вы были больны, это сразу видно, – перебила его Грибель, – а откуда вы идете, и что потом намерены делать, нас вовсе не касается! Вам необходимо хорошо покушать и уснуть, поэтому вы переночуете в усадьбе, а завтра утром видно будет, что делать дальше… Ну, попробуйте стать на ноги… Смелее, мы поможем вам!
Грибель подхватила молодого человека под руку, Маркус поддержал с другой стороны. Незнакомец поднялся, но ноги его дрожали от слабости, и он не мог идти без поддержки.
Убедившись в этом, молодой человек без сопротивления позволил вести себя, но по глубокому молчанию, отражавшемуся в его глазах, видно было, что ему тяжело было сознавать свое жалкое состояние.
На широком лугу, перед усадьбой, косили, и воздух был наполнен ароматом свежескошенной травы.
Две работницы, сгребавшие сено в небольшие копны, с изумлением остановились, когда странная группа появилась на лугу перед ними. А Луиза, стоявшая у дверей дома в розовом платье и белом переднике в ожидании матери, испуганно вскрикнула и поспешно побежала им навстречу.
– Что с ним, мама, – спросила она, задыхаясь от бега и волнения и заглядывая в лицо незнакомца ясными глазками, в которых читалось сострадание.
Лицо молодого человека покрылось яркой краской стыда от этого взгляда, и он сделал усилие выпрямиться и идти без чужой помощи, но… это была тщетная попытка!
Крикнув одну из глазевших работниц, Грибель приказала ей вместо себя поддерживать незнакомца, а сама поспешила в дом, чтобы приготовить все необходимое для него.
Работница нехотя подошла и дерзко заявила, что ее нигде еще не заставляли подбирать пьяных и водить их под руки.
Из груди незнакомца вырвался глухой стон, и он пошатнулся.
Луиза побледнела и тотчас же протянула свои белые ручки, чтобы помочь ему, но мать с улыбкой отстранила ее.
– Поди ты прочь, – воскликнула она, с восхищением любуясь стройной фигурой дочери. – Какая помощь от твоих кукольных ручонок? Беги лучше в дом, постели чистое белье на кровать в солдатской комнате и поставь на плиту разогреваться бульон, оставшийся от обеда.
Повернувшись в сторону работницы, снова взявшейся за грабли, она сердито прибавила:
– А с тобой я еще поговорю!… Через четыре недели, считая с сегодняшнего дня, тебе больше нечего делать в „Оленьей роще“, так и знай!…
Через полчаса незнакомец уже лежал в постели, с облегчением вздыхая.
В большое окно светлой комнаты нижнего этажа, предназначенной для солдатского постоя, заглядывали зеленые ветви грушевого дерева. Вечерний ветерок тихо шумел в верхушках деревьев и наполнял комнату прохладой и благоуханием. Неугомонные индюшки уже уселись на покой, только белая кошечка, сидя на заборе, грациозно умывалась.
В первый раз Маркус, взяв ключ в стенном шкафчике комнаты с балконом, спустился в винный погреб покойной, чтобы взять бутылку драгоценного старого вина, сохранившегося исключительно для бедных больных.
Несчастный молодой человек поел и выпил мадеры, но не говорил ни слова, и по мере того, как силы его восстанавливались, он делался все мрачнее. Взор его то и дело устремлялся в открытое окно, и Маркус подумал, что проявление силы больного выразится в том, что он выпрыгнет из окна, чтобы поскорее исчезнуть из этого дома и изгладить всякое воспоминание о себе и своем жалком положении.
Но усталость и природа взяли свое – он крепко заснул, и Маркус вышел из комнаты. Он отправился в беседку, где г-жа Грибель накрыл ему стол для ужина.
Он ел мало и все думал о маленьком свежем хлебце, который получил сегодня лесник…
Как эти люди, несмотря на свою бедность, нежно и искренне заботились друг о друге… Маркусу было чему позавидовать…
Госпожа Грибель – хорошая женщина с добрым сердцем, но все-таки форель и картофель приготовлены для него не даром… Также и старый мельник отдал ей рыбу не из любви к нему, конечно, как и садовник – свой молодой картофель.
Маркус искренно горевал, думая обо всем этом, а тут, к довершению его огорчений, служанки, сгребавшие сено, остановились около беседки и болтали…
– Я не собираюсь плакать из-за того, что старуха мне отказала, – заявила та девушка, которой Грибель приказала искать другое место. – Кто умеет работать, как я, не останется без дела.
– Смотря по времени, – возразила ее собеседница. – Сейчас во всем Тильроде нет ни одного свободного места, и, кроме того, мало приятного попасть к таким господам, как на мызе: ни копейки жалованья и чисто мужицкая работа в поле!
– Ну, теперешней служанке там неплохо, – заметила первая работница. – Кому лесничий помогает, тому нечего тужить! Да и жалованье, вероятно, не такое уж маленькое, как говорят: на ней всегда хорошенькие кожаные полусапожки, я это успела рассмотреть, хотя она и прячется от людей!
– Да, она очень заботится о себе! Хотелось бы мне посмотреть, как она держит себя в лесном домике! Везет же людям: пришла Бог весть, откуда и свила себе теплое гнездышко!
