Хозяйка Мельцер-хауса - Анне Якобс
– Рана гангренозная… слишком долго ждали… почему не сообщили сразу…
Он открыл рот и произнес какие-то слова, смысл которых был непонятен ему самому. Мыло. Красный мак. Merde. La querre. Cochon allemand…
Маленькие глазки врача были голубого цвета, с черной точкой в центре. Они сверлили его череп и проникали в мозг, в котором царил хаос. Гумберту было неприятно, что человек напротив мог видеть этот хаос и позволял себе нелестно о нем высказываться.
– Надежды мало… придется отнять руку… это единственный шанс…
– Il ne comprend pas… ne perdon pas notre temps.
Гумберт увидел молодого человека в белом, худощавого, с темными волосами и бакенбардами, его темные глаза блестели в свете лампы. Перед тем как ему накрыли лицо белой тканью, он увидел, как в руке у него что-то блеснуло. Что-то из чистой стали, узкое и остро заточенное.
– Нет! – закричал он, съежившись. – Нет, не отнимайте руку! Я не хочу. Je ne veux pas. Лучше бы умереть. Mourir. Laissez-moi ma main!
Вдруг в его теле пробудилась какая-то чудовищная сила. Он начал пинаться и услышал звон – что-то упало, потом бил кулаками, извивался, как угорь, и наконец соскользнул с операционного стола на пол. Он тут же поднялся, опершись на больную руку и совсем не почувствовав при этом боли, стряхнул чью-то руку со своего плеча и направился к двери, возле которой столкнулся с солдатом-великаном. От толчка тело светловолосого солдата не сдвинулось ни на миллиметр, он схватил Гумберта за воротник куртки и застыл, держа его, как пойманного зайца.
Что произошло с ним потом, он уже не воспринимал. Перед ним разверзлась синяя пучина, в середине которой был огромный водоворот, и выскользнуть из него было невозможно. Он кружил Гумберта все сильнее и сильнее, отчего ему стало дурно, в ушах ревел океан, утягивая его тело на дно. Там он какое-то время плавал среди водорослей и ракушек, время от времени натыкаясь на серых рыб, свободно скользил над палубами мертвых кораблей и видел, как над ним пролетали черные скаты, размахивающие мощными плавниками-крыльями. Иногда морское течение поднимало его наверх, туда, где был виден солнечный свет, из-за чего вода казалась голубой и кристально чистой. Затем глухой рокот моря отступил, и Гумберт услышал человеческие голоса:
– Оставь его в покое… Бедняга… Он не долго протянет.
– Но он все еще дышит.
– Еще три-четыре часа – и на вынос.
Гумберт испытывал глубокое сочувствие к бедному парню, которому предстояло так скоро умереть. Неужели никто не мог ему помочь? Вскоре ласковое глубокое море снова подхватило его, он погрузился на глубину, почувствовал прохладу и позволил себе плыть по дну. Растения обвивали его тело, гладя по рукам и ногам и пощипывая за волосы.
– Больше не нужно его расчесывать, сестренка. Скоро все равно все закончится.
– C’est un allemand? Quel est son nom?
– Да здесь никто не знает, откуда он родом и как его зовут. Он говорит то по-немецки, то по-французски.
– Tant pis. Un joli garcon…
– А как насчет нас? Мы тоже симпатичные ребята!
– Ah – tais-toi!
До Гумберта дошло осознание, что речь, вообще-то, могла идти о нем. Как бы то ни было, кто-то расчесывал ему волосы. Когда он открыл глаза, то увидел строгое лицо светловолосой медсестры. Это и правда была медсестра, потому что на ней были белый чепец и такой же белый передник.
– Bonjour, monsieur, – сказала она. – Vous allez mieux?
Стало ли ему лучше? Он поднял правую руку, чтобы забрать у нее расческу, потому что она щипала, а голова у него всегда была очень чувствительна. В следующее мгновение он увидел повязку, и его накрыло страшное воспоминание.
– Моя рука, – прохрипел он. – Ma main…
Гумберт пристально посмотрел на нее, в его глазах она прочитала такой чудовищный страх, что тут же бросила расческу и положила свою прохладную руку ему на лоб. Он почувствовал запах хозяйственного мыла.
– Tout va bien, mon petit. Votre main est encore la.
Его рука все еще была на месте?
– Но… но вы же ее…
Она медленно покачала головой и рассмеялась. Ее улыбка была очень серьезной, в ней не было ничего милого. Вообще медсестра производила впечатление довольно строгого человека, но Гумберту все равно нравилась эта женщина с большими сизо-голубыми глазами и узкими губами. Она была похожа на старшую сестру, рядом с которой можно было чувствовать себя в безопасности.
– Votre nom?
– Гумберт Седльмайер… Et vous?
Ему пришлось продиктовать свою фамилию по буквам, когда она вносила его в список. Его имя она произнесла как «Юмбэр». Когда она закончила писать, в ушах его снова зашумело море, и, хотя на сей раз он сопротивлялся погружению, предотвратить его так и не смог. Последнее, что он расслышал, было ее имя. Сюзанн… Сюзанна…
Гумберт предпочел бы остаться на дне холодного моря, где он не чувствовал боли, но он был словно пробка, которая снова и снова всплывала на поверхность. Ему давали теплый ромашковый чай в чашке с носиком и сытную кашу, которая имела вкус репы, картошки и каштанов. Иногда приносили кофе с молоком, правда, очень жидкий и смешанный с цикорием, но это было лучше, чем все, что он пил в последнее время.
Ему снились голодные крысы, сидящие в грязных ямах и жадно смотрящие на него своими блестящими глазками. Некоторые прыгали на него и превращались в человеческие фигуры, серые безголовые призраки, состоящие наполовину из земли, наполовину из падали. Иногда это были просто одни униформы без людей или шлемы, под которыми скрывались серые крысиные морды с длинными усами. Ему было жаль этих животных, но они рычали на него и кусали его за руки и ноги.
Просыпаясь от этих снов, он думал, что
