Николь Фосселер - По ту сторону Нила
Джереми запрещал себе думать о ней, наполняя у реки ведро за ведром. Мысль о том, что он никогда больше ее не увидит, была невыносима и могла сломить его дух. Однако имя Грейс поминутно всплывало в его сознании, когда, чтобы не сойти с ума, Джереми читал про себя Бодлера. Как обмирающий на гребнях волн пловец, мой дух возносится к мирам необозримым…[15] Грейс, Грейс… Как мог он думать о Бодлере, не вспоминая ее? Он хотел подарить ей нечто особенное на ее двадцать первый день рождения. Нечто такое, что могло бы выразить его чувства к ней. Ведь Грейс умела ценить красивые вещи и в то же время не зависеть от них. Она всегда хотела чего-то большего. И еще она любила книги и была так непредсказуема.
Как-то раз он спросил ее в шутку, как может такая беспокойная девушка весь день просидеть с книгой. Грейс запрокинула голову и рассмеялась. «Когда я читаю, – сказала она ему, – тело мое неподвижно. Но душой, в фантазиях я парю». Джереми не хватало денег на покупку «Цветов зла», и тогда он решил подарить свой экземпляр, который некогда приобрел у антиквара. Он надписал его и завернул в бумагу. Есть свет, есть и тени. Есть тени, есть и свет. Лицо Грейс просияло, и Джереми почувствовал себя на седьмом небе. Он помнил, как дрожали ее пальцы, касаясь корешка книги. Несомненно, она поняла, что значит его подарок. Грейс, Грейс…
Солнце стояло высоко. Скоро время скромной трапезы, состоящей из овощного супа, лепешки и полуденной молитвы. Еды, как и коротких часов отдыха, едва хватает, чтобы выдержать эту муку до заката солнца, когда после вечернего намаза их снова погонят в Сайер. Джереми посмотрел на другой берег. Там рабы, внешне мало чем отличающиеся от заключенных, пасли коз и собирали хворост. Много людей спускалось к Нилу по разным надобностям. Кроме пастухов, женщины в чадрах и девушки, которые приходили за водой, стирали белье или поили животных. Несколько раз Джереми наблюдал, как какая-нибудь женщина или девочка просто так подходила к заключенному и уводила его, не обращая внимания на охрану. И ни один из этих счастливцев больше не возвращался. Казалось, жизнь в Омдурмане не подчинялась никаким законам. Джереми слышал, что за деньги некоторые из узников получали лучшую еду, даже мясо, что к ним пускали родственников или разрешили весь день прохлаждаться где-нибудь под деревом с Кораном в руках. Их стражи временами бывали безжалостны, но потом без всякой видимой причины вдруг расслаблялись и даже проявляли мягкосердечие.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, Джереми поднял голову. У противоположного берега по щиколотку в воде стояла молодая женщина с лицом цвета крепкого чая. Она украдкой оглядывалась по сторонам, а потом за чадрой мелькнула улыбка, и незнакомка помахала ему рукой: «Иди сюда!» Джереми также покрутил головой, а потом ткнул большим пальцем в свою костлявую грудь: «Я?» Она кивнула и снова сделала знак рукой. И тогда Джереми, озираясь, осторожно сделал шаг, а потом еще один. Ничего не произошло. Так, шаг за шагом, он вошел в Нил. «Забери меня, – про себя уговаривал ее Джереми. – Можешь потом убить, только забери». Прохладная вода обволокла его ноги, промочила одежду. Плеск-плеск, плеск-плеск… Через минуту он уже стоял рядом с ней, и никому до этого не было дела. Девушка взяла его под руку и вывела на сушу. Она внимательно оглядела пленника, а потом хворостиной погнала его от реки вместе со своими козами.
– Я не раб! – вырвалось вдруг у него. – Я не раб, просто так получилось.
Он плелся в стаде, которое, по-видимому, хорошо знало дорогу. Внезапно девушка оказалась рядом и, глядя на Джереми снизу вверх, проговорила по-немецки, коверкая слова:
– Ты немец?
Джереми покачал головой.
– Англичанин.
– Ах, англичанин, – сказала девушка, уже на его родном языке. – Английские мужчины хорошие. – Она хихикнула и похлопала его по плечу.
– Откуда ты знаешь английский? – спросил Джереми.
– Я работать Хартум. – Она кивнула на восток, в сторону Хартума.
Они подошли к низеньким, крытым соломой глиняным хижинам, возле которых потрепанные куры клевали одним им видимые зерна. Девушка позвала коз к кормушке, а потом толкнула Джереми в сторону одной из хижин. Ему пришлось сильно наклониться, чтобы протиснуться вовнутрь. Здесь царил полумрак. Проникающие через маленькое окошко солнечные лучи светлыми пятнами ложились на расстеленный на полу ковер. Девушка мягко, но уверенно надавила Джереми на плечи, приказывая сесть. Он слышал, как она стучала в углу глиняными кувшинами.
Наконец хозяйка поставила перед пленником блюдо с овощами и холодным жареным мясом и кувшин воды, положила лепешку и села напротив.
Некоторое время Джереми колебался, а потом набросился на еду, как голодный зверь. Он запихивал в рот один кусок за другим, краснея от стыда и бормоча время от времени Шукран. Шукран – «спасибо», а девушка кивала, улыбаясь одними черными глазами. Под конец он вылил в себя полкувшина воды, а девушка отодвинула посуду в сторону и подсела ближе.
Джереми вздрогнул, когда она прильнула к нему, обхватив колено.
– Ты дать мне ребенка. Тогда ты – свободный, я – свободный.
«Нет!» – хотел закричать Джереми. Но изо рта вырвался невразумительный хрип. Девушка хорошо знала, что надо делать, и вскоре тело перестало ему подчиняться. У Джереми давно не было женщины, с тех самых пор, как он встретил Грейс. Грейс. При воспоминании о ней у него заболело сердце. Вернулся ли счастливчик Лен с войны? А может, Грейс давно уже вышла за него? В любом случае у Джереми не было никакого права осуждать ее, ведь он пробыл здесь слишком долго. Как долго? На миг Джереми охватил ужас, а потом душу переполнила благодарность к этой девушке, и Джереми прекратил сопротивление.
Он лег, когда она надавила ему на плечи, а потом смотрел, как она расстегивала ему штаны и устраивалась сверху. Его стон выражал скорее отчаяние, чем удовольствие. «Думай о Грейс, – повторял он про себя. – Представь, что это Грейс. У нее такое же гибкое тело, нежная кожа, карие глаза… такие же теплые, и в глубине их тоже горит огонь…» Джереми сглотнул, а потом словно электрический разряд пробежал по его телу. Стыд и отвращение поднимались в нем одновременно с усиливающейся болью в желудке, давно не получавшем такого количества пищи. Во рту стало кисло. Прости меня, Грейс, прости…
Заслышав снаружи голоса, Джереми почувствовал что-то вроде облегчения. Он успел застегнуть штаны, когда в хижину ворвалось несколько дервишей, и девушка пронзительно закричала. Их схватили и поволокли во двор.
– Нет! – протестовал Джереми, отбиваясь. – Она здесь ни при чем. Я один виноват… я…
