Тереза Медейрос - Озорница
Пенфелд попытался схватить своего господина за фалды фрака, но тот ускользнул, перемахнул через барьер и спрыгнул в ложу ниже ярусом. Зрители повскакали с кресел и запрудили проходы на пути к фойе, стараясь не упустить ни одной мизансцены нового захватывающего представления.
Джастин бежал по широким мраморным ступеням к фойе, не обращая внимания на мощные потоки зрителей, вливавшиеся из боковых дверей. Высоченные колонны мешали ему видеть, но герцог все же безошибочно высмотрел Эмили, как если бы она была единственной дамой во всей этой сутолоке.
— Эмили! — крикнул он, и голос его эхом отозвался от высокого купола потолка.
Смолкли разговоры, и толпа затаила дыхание в предвкушении новых бурных событий.
Эмили не обернулась и продолжала идти дальше, но туфли на высоких каблуках и узкое платье затрудняли движения и вынуждали мелко семенить. Толпа расступилась, образовав пустое пространство, Джастин легко догнал девушку и пошел рядом.
— Забирай накидку! — скомандовал он. — Мы едем домой.
— Окончательно спятил. Никуда я с тобой не поеду!
— Тебе сказано: забирай накидку! — прогремел Джастин.
В фойе воцарилась мертвая тишина.
— А если не поеду? — сверкнула темными глазами Эмили. — Что ты сделаешь? Отшлепаешь меня? — Из ее рта вырвался красный язычок и жадно облизнул пухлые губы.
Эмили подхватила юбки и двинулась прочь. Помедлив секунду, Джастин двумя длинными шагами догнал девушку, схватил за руку и развернул лицом к себе. Когда он снова заговорил, в его речи внезапно прорезался новозеландский акцент, голос звучал очень тихо, но от него мороз бежал по коже.
— Сейчас мы поедем домой. А теперь выбирай: либо пойдешь сама, либо я взвалю тебя на плечо и отнесу — мне все равно.
Эмили задохнулась от ярости, побледнела и пошла красными пятнами, хотела было возразить, но по выражению глаз Джастина поняла, что он сдержит свое обещание, и покорно опустила глаза.
— Ваш плащ, сэр, — засуетился подоспевший Пенфелд.
Джастин набросил плащ на плечи Эмили, и они направились к выходу. Два ливрейных лакея широко распахнули перед ними двойные двери с позолотой. Как только герцог помог девушке подняться по ступенькам в карету, фойе взорвалось ревом голосов. Зрители были шокированы невиданным спектаклем, и в последующие дни в Лондоне только и говорили, что о громком скандале в оперном театре.
Начал падать легкий снег, присыпавший белой пылью непокрытую голову Джастина, пока он помогал Эмили взобраться по ступенькам в карету. Девушка забилась в угол широкого сиденья напротив герцога, сжалась в комок и с отвращением отшвырнула плащ. Ткань пропиталась знакомым пряным запахом, воскрешая воспоминания о загорелой коже и ярком солнце на далеком острове. Узел на волосах расслабился, на глаза упала прядь, и Эмили раздраженно ее отбросила.
Карета двинулась с места, и они поехали в полном молчании. Эмили не отрывала глаз от оконца, задернутого занавеской, а Джастин смотрел на девушку, и она чувствовала на себе обжигающий гневом взгляд.
С каждым оборотом колес в карете, казалось, становилось все теснее. От холода пассажиров защищала грелка с тлеющими углями в ногах и уютный свет фонаря в углу. Джастин словно рос на глазах, разбухал, занимал собою все пространство. Руки он скрестил на груди, а ноги выдвинул далеко вперед. Эмили слышала его дыхание, ощущала исходивший от него жар и понимала, что в любую секунду между ними может пробежать искра и тогда не избежать большой беды.
Тягостное молчание действовало на нервы, Эмили не выдержала и тихо спросила:
— Судя по всему, тебе в высшей степени наплевать, что добрая половина Лондона отныне будет считать тебя сумасшедшим?
Герцог ответил ледяным взглядом и ровным голосом сказал:
— Это в любом случае гораздо лучше, чем дать им повод считать тебя бесстыжей кокеткой.
Незаслуженный упрек больно обидел, Эмили отшатнулась, как от удара.
— В чем дело, Джастин? Что плохого я совершила? Или тебе пришлось не по нраву, что я понравилась другому мужчине? Ты, видите ли, недоволен тем, что во мне наконец увидели женщину, а не ребенка?
— Трудно назвать веснушчатого недоноска мужчиной, — хмыкнул в ответ Джастин.
— Ты так внимательно наблюдал за нами, что небось успел пересчитать все его веснушки? Тебе, как видно, мало было собственной бессовестной кокетки, а может, ты просто извращенец и получаешь удовольствие, подсматривая за другими?
— Чему, хотелось бы знать, нынче учат в пансионе Фоксуорт? Не иначе как изучают творения маркиза де Сада, — хмуро изрек Джастин. — Широта ваших познаний, дорогая, меня просто поражает.
— Ну, с тобой мне все равно никогда не сравниться.
— Когда приедем домой, прямиком отправляйся в свою комнату, — процедил герцог сквозь зубы. — Я не намерен больше терпеть твои дикие выходки и безобразия.
— Ты не имеешь права мне указывать! Сама знаю, что можно и чего нельзя. Ты мне не отец! — Голос Эмили сорвался на крик, слова повисли в воздухе.
Джастин замер, как бы вслушиваясь, потом в его глазах сверкнул злорадный огонек, и губы раздвинулись в улыбке, не предвещавшей ничего хорошего.
— Ты права, черт возьми! Я действительно тебе не отец.
Не успела Эмили опомниться, как на нее навалилась теплая тяжесть. Стремительным тигриным броском Джастин преодолел разделявшее их расстояние и вдавил девушку в мягкие подушки сиденья. Губы слились в жарком поцелуе, Эмили ощутила требовательный горячий язык, краем глаза поймала руку герцога, хладнокровно потушившего фонарь, и тотчас поплыла, утонула в пьяном аромате до боли знакомого тела, вкусила от его плоти и сладострастно застонала под лаской жарких ладоней, сжавших ее обнаженные плечи. Не было сил сопротивляться, она горела огнем и была способна только еще крепче прижимать к себе любимого.
Эмили не узнавала его и не могла узнать себя. Нет, не может быть, чтобы она издавала такие странные звуки, нет, не она притягивает голову Джастина. Они опускались все ниже, все глубже уходили в подушки и падали, падали, падали в блаженную пропасть.
Джастин шептал милые грубости, пытался сорвать одежды, но желание было столь сильным, что не слушались и дрожали руки. Эмили приподнялась, чтобы помочь ему, юбки задрались выше талии, ноги разошлись, и герцог оказался сверху. Из его горла вырвалось то ли проклятие, то ли хриплый стон, когда он достиг тонкой материи у заветного места.
Ощутив длинные тонкие пальцы на обнаженной коже, Эмили, всегда гордившаяся своей независимостью, сейчас и не думала противиться чужой воле, она спряталась, зарылась лицом в рубашку, пахнувшую ромом и воспомиманиями звездной ночи в Новой Зеландии. Девушка пыталась скрыть от самой себя жуткое и сладостное признание: она была готова позволить Джастину все, что он пожелает, потому что их желания совпадали.
