Сандра Браун - В объятиях заката
Отбросив последние остатки стыдливости, она поцеловала его в шрам, ткнувшись языком в эту впадину неправильной формы. Из горла его вырвался сдавленный стон, и он обвил ее руками. Чувствуя себя увереннее, она принялась губами ласкать его грудь. Вьющиеся волосы щекотали ей губы и нос, но ей нравилось их прикосновение к лицу. Ее груди слегка касались его живота и шелковистой полоски темных волос, делящей живот надвое. Его сосок дернулся, когда ее пальцы легонько пробежали по нему, и она решила, что он заслуживает большего внимания, прикоснулась к нему языком и с вожделением лизнула.
Росс сам дивился тому жаркому ощущению, которое испытывало все его тело.
— Черт побери! — сквозь зубы выругался он и начал неловко стягивать с себя белье. — Ты учишь меня таким вещам, каких я не знал.
Лидия опрокинулась навзничь на тюфяк, но тут же начала смеяться над его отчаянными попытками избавиться от нижнего белья. Он угрожающе воззрился на нее, прищурив зеленые глаза:
— Тебе смешно?
Она попыталась подавить приступы смеха, но не смогла и разразилась неудержимым громким хохотом. Она каталась с боку на бок, заливаясь смехом, и Росс тоже не сумел сдержать улыбки. Полностью обнаженный, он лег рядом с ней и принялся душить в медвежьих объятиях.
— Так тебе кажется это смешно? — повторил он, щекоча ей ребра.
— Нет, нет. Перестань, пожалуйста! — взмолилась она, пытаясь вырваться из его объятий.
— Смех надо мной тебе дорого обойдется, — сказал он, с силой водя лицом по ее горлу.
— А именно?
— Тебе придется остаться в чулках. — Теперь он лежал у нее между ног, распластавшись поверх нее, и его мощь покоилась между их телами.
Их дыхание слилось воедино, и смех постепенно затих. Они страстно глядели друг другу в глаза. Он видел, как трепетно пульсирует жилка у нее на горле. Она тоже чувствовала, как пульсирует его мужественность, прижатая к бугорку ее женственности. Ее глаза тускло мерцали.
— Пожалуй, я могу остаться в чулках. Если они тебе нравятся.
— Мне нравишься ты, — без колебаний заявил он и удивил ее этим не меньше, чем самого себя. Взгляды их вместе воспарили и глубоко проникли в душу и сознание друг друга.
— Правда? — Голос ее звучал так тихо, что он едва расслышал.
— Да.
Если раньше он не до конца отдавал себе в этом отчет, то теперь был твердо уверен. Он боролся, но она стала значить для него больше, чем он когда-либо мог себе представить. Та ревность, которая обуревала его прошлой ночью, была лишь слабым предвестником чувства, во власти которого он находился сейчас. Это новое чувство потрясло его до самых глубин его существа.
Он не мог больше не считаться с ним. Чувство завораживало его. Оно приводило его в ужас. И он больше не хотел бороться с ним.
Он не знал что сказать. Знаки любви — вот что должно было стать средством выражения его мыслей. Его пальцы безотчетно поглаживали ее груди, массировали соски — такие желанные и так очаровательно набухшие.
— Я никогда не чувствовал такой близости с телом женщины, — неловко произнес он.
Зная, какого усилия ему стоило произнести даже такую малость, она положила руку ему на затылок и привлекла его голову к своей груди, слегка приподняв ее другой рукой.
— О, как чудесно, когда ты прикасаешься ко мне языком!
В горле у него заклокотало, и он, как губкой, принялся тереть ее соски языком, плотно прижимая и сливая воедино их друге другом, пока она не начала постанывать, отдаваясь все возрастающей страсти.
— О Росс, ничто в мире не может с этим сравниться! — едва выдохнула она.
Только самый кончик его копья вошел во влажную расщелину ее тела. Он смаковал предвкушение безраздельного обладания ею.
— Может, — ответил он, уткнувшись лицом ей в грудь. — Кое-что может.
— Что? — спросила она со слабым стоном, и он вошел глубже на какую-то долю дюйма в мягкие влажные недра. — Покажи мне.
Дыхание выходило из него резкими прерывистыми толчками. Он поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза. В них он прочитал только искреннее желание знать. Ни страха, ни жертвенности. И уж во всяком случае, никакого предшествующего опыта.
Он приподнялся — теперь он стоял на коленях, низко склонившись над ее бедрами. Не отрывая глаз от ее лица — не появятся ли на нем признаки отвращения или страха, — он провел ладонью вниз по ее голени, все еще облаченной в черный чулок. Потом он слегка повернул голову и поцеловал бедро чуть повыше подвязки, с силой массируя сверхчувствительную кожу губами и языком.
— Росс, — еле выдохнула она.
— У тебя красивые ноги, Лидия, — прошептал он. Руки его нежно гладили упругую кожу, потом проникли под подвязку и принялись щекотать коленный сустав сзади. Он спустил чулок достаточно низко, чтобы иметь возможность поцеловать коленку и прикоснуться к верхнему краю икры языком.
Потом он совершил этот же эротический ритуал и над другой ногой. Узница плотского наслаждения, она повернула голову и только смотрела, как его руки поднимаются вверх по ее бедрам, как массируют их, гладят. Когда ее глаза встретились с его глазами, внутреннее напряжение, видимое в его взгляде, проникло ей в душу, и она, шепотом повторяя его имя, закрыла глаза.
— Ты тут такая красивая. — Его пальцы нежно разглаживали темно-каштановый пушистый бугорок. — Чудесный цвет. — Изменились и сила, и тембр его голоса. Теперь он говорил низким хрипловатым голосом, в котором звучали страсть и желание.
Звуки его голоса и прикосновение его рук заворожили Лидию. Пальцы его сбежали по склонам холма в ложбинки и встретились там, где соединяются бедра. Потом он нежно прикоснулся к этому самому сокровенному месту, легонько погладил. Кончики пальцев окунулись в маслянистую влагу.
Она словно бы пробудилась ото сна и широко распахнула глаза, почувствовав, как что-то мокрое гладит ее в самой верхней точке у основания бедра. Его шелковистые волосы щекотали ей кожу, щетина восхитительно скреблась, ноона не могла поверить, что он делает, пока глаза не подтвердили ее ощущения.
— Росс! — закричала она, пораженная, и вцепилась руками ему в волосы. Но было уже поздно. Он целовал ее, а она — вместо того чтобы оттолкнуть его голову — только сильнее прижимала к себе. Ее голова откинулась на подушку в экстазе.
Он целовал ее так же утонченно, как целовал в губы.
И это было великолепно, и он не мог остановиться.
Большими пальцами он мягко раздвинул складки, скрывающие средоточие ее женственности. Потом вступил в действие язык. Каждое нежное движение было даром ее прелести, ее юности, ее невинности — ибо она была невинна, несмотря на все оскорбления, которые ей пришлось пережить. Его ласки лечили раны, нанесенные ее чувствам; его поцелуи стирали даже следы их. Его молящие губы благодарили ее за щедрость, с которой она делилась с ним своим телом. Ибо никогда еще его не одаряли правом на такую любовь.
