Анна Кэмпбелл - Полночная страсть

Слава Богу, Антония угадала его безмолвный протест и осталась.

Медленно, с усилием, словно пытаясь поднять одной рукой поваленный дуб, Рейнло открыл глаза. В полумраке комнаты он разглядел лицо Антонии. Мокрые щеки и опухшие от слез глаза. Никогда в жизни он не видел женщины прекраснее.

— П-п… — прошептал он, с трудом разлепив непослушные губы.

Антония не поняла его и поднялась, став для него невидимой. Николас был слишком слаб, чтобы повернуть голову ей вслед. Черт побери, его одолевало желание сжать Антонию в объятиях, но он не мог пошевелить даже мизинцем.

В углу комнаты звякнуло стекло, а затем, слава Всевышнему, вернулась Антония. Она мягко просунула ладонь ему под голову, и по губам его щекочущей струйкой потекла вода. Движение отсевалось жестокой болью в раненом боку. Стекающая с подбородка вода вызвала мучительное чувство унижения. Рейнло не хотел, чтобы Антония видела его таким.

— Николас, пожалуйста, не умирай, — надломленным голосом проговорила она, вытирая ему губы салфеткой.

— Как…

Глаза Антонии осветились чувством, похожим на любовь, и боль Рейнло немного утихла. Должно быть, эта женщина обладала волшебной силой.

— Мне пришлось сразиться с целым полчищем чудовищ, чтобы пробраться к тебе, дорогой.

— Не… — Николас замолчал, переводя дыхание. Рана тотчас напомнила о себе, ребра пронзила острая боль. — Умира…

— Если ты умрешь, я последую за тобой в царство теней.

В ее голосе слышалась непреклонная решимость, и Рейнло невольно вспомнил, как Антония угрожала ему пистолетом.

Неимоверным усилиём Рейнло вновь заставил себя заговорить:

— Любишь?..

В тусклом свете лампы он заметил, как лицо Антонии покрылось краской смущения. Пылающие щеки придали ей особую прелесть.

— Я люблю тебя, Николас Чаллонер, — произнесла Антония уверенно и твердо, без тени колебания.

Охваченный глубоким волнением, Николас закрыл глаза.

Рука Антонии стиснула его пальцы.

— Николас, клянусь, если ты задумал умереть, я сама тебя пристрелю.

«О, моя любимая девочка!»

Лицо Рейнло исказилось тревогой.

— Прости… — сорвалось с его губ.

Антония крепче сжала его ладонь. Николас почувствовал, как в тело вливается жизненная мощь, делая его стократ сильнее.

— Я прощаю тебя за похищение Касси. И понимаю, почему ты это сделал. Конечно, ты сбился с пути, но еще не поздно все исправить.

Рейнло рассмеялся бы, если бы мог. Сбился с пути? Да, пожалуй, можно и так взглянуть на его прегрешения. Своими словами Антония обратила его безрассудную, опасную жажду мести в мелкий проступок.

— Ты решилась прийти…

Антония пожала плечами:

— Я не могла позволить тебе умереть.

— Нет. — Последовала долгая пауза. Боль все сильнее вгрызалась Рейнло в бок. — Я буду жить.

У Николаса кружилась голова, мутная пелена застилала глаза. Слова отняли у него последние силы. И все же он хрипло прошептал напоследок:

— С тобой.

— Да!

Антония порывисто прижалась губами к его руке. Потом наклонилась и легко поцеловала Николаса в губы. Сердце его взволнованно замерло.

Оглушенный яростным ревом крови в ушах, Рейнло задумался, верно ли поняла Антония его слова. Возможно, она вообразила себе связь куда менее прочную, чем та, о которой он говорил.

Что ж, тем хуже для нее.

Рейнло знал: настанет время, когда Антония пожалеет, что так опрометчиво согласилась соединить с ним свою жизнь. Но он не собирался ее отпускать. Когда-то Антония могла ускользнуть от него, но упустила свой шанс.

Николас попытался собрать слабеющие силы. Он должен был сказать Антонии, что отныне ничто не заставит его расстаться с ней.

— Как… с женой.

Эта женщина укротила его. Теперь ей предстояло превратить беспутного повесу в почтенного женатого мужчину. Рейнло охватило нетерпение.

— Николас… — чуть слышно произнесла Антония, но не отняла руку. — Не давай обещаний, о которых ты, возможно, пожалеешь, когда придешь в себя.

Знала бы она, что в эту минуту его рассудок был ясен, как никогда. Бесшабашный маркиз Рейнло обрел, наконец, себя. Стараясь заглушить нестройную симфонию боли, он сжал руку Антонии. В действительности то было лишь слабое движение пальцев, но Николас вложил в этот жест всю свою страсть, всю решимость.

— Выходи за меня.

На лбу его выступил холодный пот. Рана горела так, словно сотня дьяволов пронзали его бок своими вилами. Перед глазами словно натянули серую пелену, Николас с усилием вгляделся в лицо Антонии.

Он считался храбрым человеком, но правда заключалась в том, что жизнь не имела для него особой ценности. Однако в это мгновение ему отчаянно хотелось жить, ибо впервые за много лет существование его наполнилось смыслом. Ему пришлось призвать на помощь все свое мужество, чтобы заговорить.

— Люблю… тебя. — Нарастающая боль била в цимбалы, в олове Николаса ревели трубы и гремели барабаны. — Будь… моей женой.

Подступала чернота, могучая, неумолимая, как морские волны. Он не мог противиться ее власти. Но прежде чем темнота поглотила его, он услышал голос Антонии. Сквозь бешеный рев крови в ушах, сквозь боль, раздиравшую его плоть.

— Да, Николас, я буду твоей женой!

Эпилог

Коннемара, Ирландия

Декабрь 1827 года

Монастырская приемная выглядела столь же неприветливо, как и серые гранитные стены этой неприступной обители, единственной уступкой комфорту был скудный огонь в крохотном камине, тепла которого, впрочем, не хватало, чтобы защититься от зимней стужи. Ни цветы, ни подушки не смягчали суровость этой комнаты, украшенной одним лишь скромным деревянным распятием над дверью.

Дрожащая от холода Антония опустилась на один из дубовых стульев, расставленных вдоль стены. Ей оставалось лишь молча наблюдать, как ее муж нервно расхаживает по выложенному плитняком полу, словно разъяренный тигр в клетке.

В напряженной позе Николаса чувствовалась враждебность. Весь день он казался погруженным в себя, замкнутым, отчужденным. Пожалуй, это началось еще раньше, когда Антония уговорила его совершить путешествие в Ирландию. Накануне ночью Николас отдавался страсти почти так же необузданно и неистово, как в летнем домике в Суррее. Антония виновато призналась себе, что исступленный порыв мужа пришелся ей по вкусу.

— Ей не позволят увидеться с нами, — угрюмо проворчал Рейнло, задержавшись возле узкого зарешеченного оконца в дальнем конце комнаты.