Конни Брокуэй - Всю ночь напролет
Энн посмотрела ему прямо в глаза. Когда-то, при их первой встрече, они показались ей глазами убийцы. Однако теперь она уже не испытывала перед Джеком прежнего страха.
Он осторожно приподнял ее подбородок.
— Я бы никогда этого не сделал, Энн. Я бы не стал посягать на твою жизнь. Я не наемный убийца, что бы он там тебе ни наговорил. — Он не сводил с нее взгляда, становившегося все более и более пристальным. — И что за сделку предложил тебе Джеймисон, Энн?
Она попыталась отвернуться, однако он по-прежнему не отпускал ее подбородок.
— Энн!
— Джеймисон мне пообещал, что, если я украду для него письмо, он даст тебе свободу, — хриплым голосом ответила она.
— И ты ему поверила? — Джек изумленно приподнял брови. — Впрочем, — добавил он, — ты ведь не знаешь его так, как я. Джеймисон никогда не откажется добровольно от той власти, которую он якобы надо мной имеет.
— Но ему придется сдержать обещание! — произнесла Энн испуганно.
Они были так близки к своей мечте. Казалось, нечто редкостное и чудесное находится от них на расстоянии вытянутой руки, и она не могла позволить Джеймисону разрушить их счастье.
— Нет. — Джек покачал головой. — Он не может ни отпустить меня, ни удержать силой. Он просто не имеет надо мной никакой власти. Я не его творение, Энн. Я вернул долг, которым был ему обязан, уже много лет назад. Однако в отличие от меня он так этого и не понял. Я могу уйти от него в любой момент.
— Это правда? — прошептала она. О, как же ей хотелось поверить ему на слово!
— Да, — ответил он печально. — Мне искренне жаль, что из-за обычного заблуждения Джеймисона ты подвергала себя такой опасности. Но, помилуй Бог, знать, что ты… — Он остановился и медленно отвел руки от лица Энн, едва сдерживаясь, чтобы не заключить ее в объятия.
Значит, он ей небезразличен, раз она готова рисковать собственной жизнью ради его спасения. Когда-то ему хотелось выглядеть в ее глазах рыцарем в сверкающих доспехах, однако он даже представить себе не мог, что она сама займет это место, чтобы защитить его от дракона в обличье Джеймисона.
Мир вокруг показался ему чужим и незнакомым, и вместе с тем хрупким и чудесным. Еще никогда желание жить не было в нем так сильно, как сейчас, ибо он хотел оставаться рядом с Энн до последнего мгновения, сколько бы времени ни было отпущено ему небесами.
Он взглянул в ее лицо — озадаченное и ставшее для него таким дорогим. Энн даже не догадывалась, что значили для него ее слова. Ему следовало проявлять сейчас как можно больше осторожности и терпения.
— Все из-за этого письма, — произнес Джек, едва справившись с желанием крепко ее обнять. — Полагаю, мы заслужили право хоть раз на него взглянуть. Как ты считаешь?
— Да, ты прав. — Энн подошла к столу, который служил ему вместо конторки. — Здесь слишком темно.
Джек зажег стоявшую на комоде лампу и поднял ее повыше, так чтобы свет падал на поверхность стола. Энн между тем осторожно развернула лист дорогой бумаги цвета слоновой кости, быстро пробежав глазами письмо.
Обращение и первые несколько строчек были выведены изящным, твердым почерком. Судя по всему, Атвуд служил его величеству писцом. Однако нацарапанная внизу подпись могла принадлежать только самому королю.
Они вместе прочли начало письма. Энн первой подняла голову.
— Неужели это тот самый документ, из-за которого погиб лорд Атвуд, а я сама чуть было не стала жертвой убийства только потому, что Джеймисон хотел сохранить его содержание в тайне? — спросила она сдавленным голосом. Впрочем, Энн ведь ничего не было известно о тайной деятельности спецслужб и политических интригах. — Боже мой! Что же нам теперь с ним делать?
— Мы проследим за тем, чтобы оно было доставлено по назначению.
Уже почти рассвело, когда Джек наконец покончил со всеми необходимыми приготовлениями и разослал записки. Энн спала, уютно устроившись на диване. Звук ее глубокого, ровного дыхания сопровождал его в течение долгих томительных часов ночи.
Вскоре после полуночи в комнату украдкой пробрался Гриффин. Он принес кувшин с водой и полотенце. Затем он так же молча удалился, по-видимому, отдавая себе отчет в том, что его не к месту проявленная преданность едва не стоила Джеку того единственного, что составляло смысл его жизни.
Джек устало потер рукой затылок и поднялся с кресла. У него болели глаза, во рту ощущалась горечь, и, кроме того, как ему самому казалось, от него отвратительно пахло. Последняя мысль вызвала у него усмешку. Стянув с себя рубашку, он бросил ее на кресло, после чего наполнил умывальник и ополоснул руки холодной водой. Затем он потихоньку обмыл водой лицо и торс, отскоблил засохшие пятна крови и грязи и обтерся полотенцем.
Наконец Джек с трудом подошел к окну и раздвинул тяжелые занавеси. Солнечный свет тут же ворвался в крошечное помещение, пленяя глаза своей поэтической красотой. Он струился сквозь оконные стекла, разгоняя тени и заливая все вокруг золотистым сиянием. Он согревал каждый предмет, на который падал, и возвращал ему живые краски. Даже крохотные пылинки искрились в воздухе, кружась под яркими лучами дневного светила.
Джек поднял лицо, наслаждаясь этим сиянием, которое окутало его с головы до ног и согрело продрогшее тело. Он долго стоял так, купаясь в блаженном тепле, и вдруг его коснулась рука Энн. Его веки медленно приподнялись, словно он опасался, что ее прикосновение не более чем сон и стоит ему только открыть глаза, как она исчезнет. Он даже не пошевельнулся, пока ее пальцы медленно двигались по его плечу, следуя очертаниям мускулов, после чего опустились к ложбинке на его спине.
— Энн… — Джек обернулся, но, едва взглянув на нее, чуть не лишился дара речи. Как ни странно ему было это сознавать, прежде он никогда не видел ее при свете дня. Обычно их встречи происходили под покровом ночи, в предрассветных сумерках или в глубоком мраке. Но теперь Энн стояла перед ним, озаренная солнцем, и она была прекрасна.
Ее волосы оказались не черными, а цвета собольего меха. Густые, роскошные пряди выделялись своим блеском на фоне белой рубашки, которую она до сих пор не сняла. Вместо молочно-белого ее лицо приобрело нежнейший розовый оттенок, словно сердцевина морской раковины. Только ее глаза оставались прежними — густо-синими, с фиолетовыми крапинками по радужке.
— Энн… — наконец смог повторить он.
— Да? — Ее голос доносился до него словно издалека.
— Дотронься до меня еще раз, Энн.
Он совсем не это собирался сказать, но, по-видимому, угадал ее желание, поскольку восхитительно нежные губы приоткрылись в ослепительной улыбке.
