Ланс Хорнер - Хозяйка Фалкохерста
Она сама удивилась, как быстро, почти не чувствуя боли, достигла комнаты Хаммонда. Только когда она остановилась у комода, боль вновь заявила о себе, но она уже махнула на себя рукой.
– Сегодня мне не до жалоб, – шепотом произнесла она. – Ведь мой малыш сломал ногу и мучается!
Она вернулась в спальню Максвелла с ночной рубашкой Хаммонда. О том, чтобы снять с него брюки, не могло быть и речи, поэтому она снова вышла, подползла к лестнице и крикнула Милли. К счастью, Милли оказалась на кухне и отозвалась на зов. Лукреция Борджиа велела ей принести портновские ножницы. Получив инструмент, она бросилась к Хаму. Увидев ножницы, тот спросил:
– Ты хочешь меня остричь? – Он всего раз в жизни видел в руках Лукреции Борджиа ножницы – тогда она вознамерилась привести в порядок его шевелюру.
– Нет, распороть на вас брюки.
– Тебе не годится видеть меня голым.
– Тьфу! – Она махнула рукой, отметая это возражение как несущественное. – Я каждый день видела вас голышом, когда вы еще были от горшка два вершка. А кто только вчера щеголял по дому с голой задницей? Или запамятовали? Мне на это наплевать. Сегодня утром вы видели меня не только голой, но и раскачивающейся взад-вперед, да еще вниз головой. Что ж, теперь ваш черед. Попробуйте сесть, чтобы я сняла с вас рубаху.
Она приподняла его, подперла, помогла стянуть через голову рубаху. Подобно темнокожим рабам, он не носил нижнего белья, а его штаны, хотя и сшитые из тика, а не из мешковины, были немногим лучше, чем у них. Она расстегнула ремень и распорола штанину на сломанной ноге. Зрелище белой кости, прорвавшей кожу, ужаснуло ее. Она вовремя загородила от него его собственную ногу, чтобы тот не испугался еще больше. Надев на него через голову ночную рубашку, она расправила ее и укрыла раненого простыней. Он упал головой на заботливо взбитые ею подушки. Вооружившись расческой Максвелла и не пожалев слюны, она причесала его.
Истратив на возню с хозяйским сынком последние силы, она была близка к обмороку. У нее то и дело темнело в глазах, но она всякий раз пересиливала себя: обморок был бы сейчас крайне некстати. Хаммонд пострадал сильнее, чем она, и она понимала, что в кои-то веки без нее действительно не могут обойтись. В такие минуты она не могла позволить себе роскошь прислушиваться к собственной боли.
– О, какая боль! – стонал Хаммонд.
– Ясное дело. – Она расправила на нем простыню. – Нам обоим больно, масса Хаммонд. Мне ведь тоже на совесть искромсали спину. Вы да я – два хворых цыпленка. Ну и зрелище!
– Да уж… – Несмотря на слезы в глазах, он попробовал улыбнуться. – Мне очень жаль, что отец велел тебя высечь, Лукреция Борджиа. Из-за этого, по-моему, и я попал в беду. Насмотревшись на твои корчи, я не смог справиться с рвотой, вот и решил проехаться верхом. Ведь не дело, когда человека тошнит у всех на виду! Пустил коня галопом, потому что хотел оказаться как можно дальше от этого проклятого места. У реки я слез, там меня и вывернуло. Потом поскакал вдоль реки, чтобы освежиться на скаку. Вдруг какой-то зверек – лисица, что ли, – перебежал нам дорогу. Я вылетел из седла. Больше ничего не помню.
– Мне тоже преподали сегодня утром хороший урок, – кротко молвила Лукреция Борджиа. – Я не виню вашего отца за порку. Я сама его к этому принудила. Теперь я постараюсь вести себя так, чтобы меня не за что было пороть. Уж больно мне это не понравилось!
Она села на кровать, приняла удобную позу, приподняла своего пациента с подушек.
– Пожалуй, я не стану давать вам снотворное. Надо дождаться Мема с врачом.
– Ты меня не оставишь? – жалобно спросил он.
– Оставить моего малыша? Ни за что! А вот и ваш отец!
В дверях появился Максвелл. Увидев, как аккуратно выглядит постель больного и сам больной в ночной рубашке, он одобрительно кивнул:
– Мем ускакал. Скоро он привезет доктора Гатри.
И тут Максвелл совершил необычный поступок – наверное, самый необычный за всю свою жизнь: подойдя к кровати, он ласково положил руку Лукреции Борджиа на плечо. Он не был склонен к бурным проявлениям чувств, но этот жест яснее ясного передавал его любовь и жалость.
– Спасибо, Лукреция Борджиа! Ума не приложу, как ты ухитрилась сделать все это, когда на тебе самой не осталось живого места. Я тебе очень благодарен. Я – твой должник. Когда-нибудь я отплачу тебе сторицей.
– Пустое! – Она повела плечами, наслаждаясь теплом его дружеской ладони. – Вам необязательно сидеть здесь, масса Уоррен, сэр. Лучше сходите к Натану, взгляните, не найдется ли у него в плотницкой небольшой досточки – не слишком толстой и не очень длинной. Массе Хаму потребуется лубок. Лучше подготовить его к приезду врача – обстругать, чтобы не осталось заноз.
– Мне бы это и в голову не пришло, – признался Максвелл и поспешил вниз.
Дожидаясь врача, она оставалась у изголовья больного, не выпуская его из объятий. Хаммонд постепенно успокоился, однако она знала, что его боль, так же как и ее, не может пройти столь быстро. Милли поднялась наверх, чтобы узнать, не нужно ли им чего, и Лукреция Борджиа велела ей принести молочных гренок, которыми она накормила Хама, используя большую ложку.
Все это время она напряженно прислушивалась, не приехал ли врач. Минула целая вечность, прежде чем по гравию дорожки зацокали копыта и залязгали колеса. Только когда в спальне появились Максвелл и врач, она выпустила Хаммонда из объятий, надеясь, что теперь сможет уползти к себе на кухню и лечь.
Но, лишившись ее тепла, Хам захныкал и стал умолять ее не уходить. Врач начал осматривать больного. Лукреция Борджиа не возлагала на него больших надежд. Она многое отдала, если бы ей позволили самостоятельно выходить Хаммонда, однако понимала, что без помощи специалиста на сей раз не обойтись. Исходивший от врача запах виски и его неопрятное одеяние не внушали ей доверия, но, пьяный или трезвый, он был единственным медиком на всю округу; ей однажды пришлось лечить перелом ноги у чернокожего работника, но Хаму как белому требовался настоящий врач.
Осмотрев Хаммонда, врач снял сюртук, расстегнул запонки и закатал рукава. На его просьбу о стакане воды откликнулся Максвелл: он сам пошел вниз. Это удивило врача, и, когда Максвелл вернулся, он спросил его:
– Почему вы не послали за водой вашу негритянку?
Вместо ответа Максвелл пожал плечами: не объяснять же чужому, что он жалеет Лукрецию Борджиа, которую поутру подверг безжалостному бичеванию.
Врач порылся в видавшем виды чемоданчике и нашел там пузырек. Вытащив зубами пробку, он высыпал на ладонь несколько белых таблеток. Взяв грязными пальцами две штуки, он ссыпал остальные таблетки обратно в пузырек. Две таблетки он дал проглотить Хаммонду, велев запить их водой. После чего он уселся на стул.
