Дженнифер Блейк - Зов сердца
— Необходимо было делать вид, что я забочусь об интересах мадам Водрей, чтобы поддерживать доверие ее и ее помощника Туше.
— И это единственная причина?
— А должна быть другая?
Она медленно покачала головой, словно сомневаясь.
— Ты пытался погубить нас, и все из-за такой малости.
— Вы шли на это, когда нарушали закон.
— Предполагается, что это оправдывает твои действия, только потому что мы нарушали дурацкий закон, который угрожал довести нас до разорения и голодной смерти?
— Мне незачем оправдываться по этому поводу, — сказал он спокойно.
— А по поводу подделки денег?
Ему показалось, будто кто-то нанес ему сокрушительный удар прямо под дых. Он не шелохнулся, но чуть приподнял бровь.
— Подделка денег?
— Я нашла купюры за подкладкой твоего камзола.
— Мой запас на крайний случай?
Если ты так думаешь, значит, кто-то принял тебя за дурака, а я тебя таким не считаю. — То, что он никак не реагировал, выводило ее из себя, но она достаточно изучила его, чтобы обмануться на этот счет. Она решительно встала. — Нет смысла дальше обсуждать все это. Мне осталось только уйти.
— Уйти? — переспросил он так, словно впервые в жизни слышал это слово.
Она взяла свой плащ, перебросила через руку и пошла к двери.
— Я оставила бы все, что получила от тебя, для следующей твоей любовницы, но ты позаботился, чтобы у меня здесь больше ничего не было, кроме того, что ты дал мне. Я верну вещи утром.
— Мне они не нужны.
— Мне тоже.
— Ты кое-что позабыла, да?
— Разве? О, ты имеешь в виду свою власть надо мной? Но ты находишься в Луизиане с секретной миссией, так ведь? Я уверена, ты бы не хотел, чтобы мадам Бодрей и еще меньше — губернатор узнали о твоей особой преданности Людовику Французскому. Как ты думаешь, может моя угроза перевесить твою?
Он шагнул к ней, высокий и стройный.
— Что, если бы я сказал, что люблю тебя и не хочу терять?
— Если бы? Так хочешь или нет? Я не привыкла к полумерам. Да это и неважно. Я не верю, что ты любишь что-нибудь, кроме своего положения, своей власти, своего влияния. В эту минуту, если уж говорить откровенно, тебя, наверное, больше всего беспокоит, что ты скажешь губернатору по поводу потери одной из актрис для его театрального вечера. Скажи ему, что я обманула вас обоих.
Сирен дошла до двери, открыла ее и, переступив порог, решительно захлопнула за собой.
Дождь кончился. Влажный ночной воздух холодил ее лицо, хотя потеплело. Хор лягушек-квакш и других мелких ночных тварей, молчавший несколько недель короткой зимы, зазвучал снова. Он не был таким оглушительным, как становился позднее, но служил определенным признаком наступающей весны.
Путь до лодки, казавшийся таким длинным всего день назад, когда она ходила за иглой и ниткой, теперь почти не занял времени. В окне мягко покачивавшегося судна светился огонек, и Гастон встретил ее, как только она поднялась по сходням.
Они разговаривали долго, потом связали пару узлов и поставили у двери. Остаток ночи Сирен провела, лежа в своем гамаке. Медленное покачивание лодки на причальных канатах убаюкивало, она отдыхала, но не спала.
День застал Гастона и Сирен в пироге; они рассекали туман, лежавший по боковым рукавам реки, огибая Новый Орлеан сзади. Они направлялись не в глухие места на север, а всего лишь к озеру Понтчартрейн. Пьер и Жан ушли не дальше поселка Маленькой Ноги, находившегося к северу от озера. Гастон сказал, что это из-за неприятностей с индейцами, но при этом скорчил веселую гримасу, показывая, что врет. Сирен поняла, что причина была в ней, и успокоилась.
Глава 19
Приятно было снова делать что-то, требующее физических усилий. Когда мышцы ее тела утратили скованность и стали гибкими, легко повинуясь ей, обрела легкость и ее душа.
Она сожалела о немногом. Ей не нравилась мысль, что она давала мадам Водрей и Туше повод считать, что испугалась. Ничтожная малость — это всегда создавало ей трудности.
Ей хотелось бы попрощаться с Арманом. Ей было бы неприятно, если бы он решил, будто она забыла о нем. Он был мил, и, хотя его страстное увлечение ею — если именно так назвать это чувство — не продлилось бы долго, она не желала причинять ему боль сейчас.
А ночью она подумала вдруг, что ей надо было бы дать Рене возможность высказаться о своей предполагаемой любви к ней. Это ничего не изменило бы, но, возможно, услышать было бы интересно — бальзам для ее самолюбия, несомненно, уязвленного тем, как он обошелся с ней.
Она думала о том, как он одурачил их всех, прикидываясь изгнанником, отчаянно жаждущим вернуться во Францию и вернуть расположение короля. Как легко они поверили всему, может быть, оттого, что большинство из них чувствовало то же самое.
Что еще из его слов было неправдой? В какой степени созданный им в глазах общества образ был удобным прикрытием для его истинной цели?
Шпион. Не против врагов своего народа, а против таких же людей, как он сам, людей своего круга; людей которые приняли его в свой дом, в свою жизнь. Нельзя было отрицать, что администрация Водрея была продаж ной и развращенной, но, пожалуй, не больше любой другой. Губернатор был справедливым судьей, больше, чем просто компетентным руководителем, особенно интересовался упорядочением управления колониями, поскольку видел, как его собственный отец правил Новой Францией. Что значило в сравнении с этим все остальное? Сплетни и махинации жадной до денег жены?
Но если предположить, что в сплетнях была доля правды? Предположим, что Рене притворялся не так успешно, как казалось. Мало что в Версале проходило незамеченным, не обсуждалось шепотом и не разносилось по Парижу и дальше. Возможно ли, чтобы покушения на Рене были как-то связаны с его миссией?
Весло Сирен сбилось с ритма. Если это правда, значит, он все еще в опасности.
Или нет? Корабль «Ле Парам» отплывал во Францию сегодня утром с донесениями в ответ на обвинения против четы Водрей. Наверное, Рене закончил то, ради чего приехал сюда. Теперь не было бы никакого смысла причинять ему вред.
Кроме мести.
Но зачем ему было оставаться в Луизиане, чтобы подвергаться возможной опасности? Почему он не сел на корабль, возвращавшийся во Францию? Оставаться было бессмысленно. Каким бы ни было содержание донесений, губернатор не поблагодарил бы его за то, что он так злоупотребил его гостеприимством и дружбой, и наверняка бы указал Рене на дверь, как только бы это обнаружилось. Если уже не обнаружилось.
Разве только Рене не чувствовал опасности.
Но он не глуп. Никто лучше него не знал, чем он рискует.
Значит, он остался, потому что хотел этого. И возможных причин было две. Или он еще не закончил расследование деятельности губернатора и его жены, или него была какая-то иная цель. Иная цель, связанная фальшивыми деньгами.
