Лайза Клейпас - Ангел севера
Эмма отдернула голову и, когда локон выскользнул из его слабой руки, насупилась, сердито сверкнув на него глазами.
– Скорее пучок морковок. – Она глянула на Тасю:
– Я поеду домой, белль-мер. Вижу, что вам его нечего бояться.
Проговорив эти слова с глубоким презрением, она развернулась и вышла из комнаты.
Николай с трудом повернул голову на подушке, провожая ее глазами.
Тася была поражена происшедшей в нем переменой, взгляд его уже не был так беспокоен, лицо слегка порозовело.
– Бесенок, – произнес он. – Как ее зовут?
Тася не ответила на его вопрос и стала закатывать рукава.
– Я сейчас прикажу слугам подогреть еще супа, – сказала она, – и ты его съешь.
– А потом ты уйдешь. Обещаешь?
– Разумеется, нет. Я собираюсь выкупать тебя и наложить мазь на пролежни. Уверена, что у тебя их хватает.
– Я велю слугам выбросить тебя из дома.
– Подожди, пока окрепнешь настолько, чтобы сделать это самому, – предложила Тася.
Глаза Николая закрылись – разговор его утомил.
– Не знаю, может, я и не окрепну. Я еще не решил, хочу ли жить.
– Такие люди, как ты и я, всегда выживают, – отозвалась она, повторяя слова, сказанные им в Санкт-Петербурге. – Боюсь, что у тебя нет выбора, Никки.
– Ты здесь против желания своего мужа. – Это был не вопрос, а утверждение. – Он никогда бы не согласился, чтобы ты меня навещала.
– Ты ничего о нем не знаешь, – спокойно сказала Тася.
– Он побьет тебя, – продолжал Николай с мрачным удовлетворением. – Такого не потерпит даже англичанин.
– Он ни за что не сделает этого, – заявила Тася, хотя в глубине души не была в этом полностью уверена.
– Ты пришла сюда ради меня или ради себя, чтобы доказать ему, что ты имеешь свою волю?
Тася помолчала мгновение, потом ответила:
– И то и другое.
Она хотела, чтобы Люк ей доверял во всем. Ей нужна была свобода, свобода делать то, что считает правильным!
Если бы она жила в России, ей пришлось бы во всем слушаться мужа. Но здесь ей предоставилась возможность стать другом, а не рабыней. Люк должен понять, какую роль она предпочитает… И она попытается доказать ему это… Какие бы ни были последствия.
***Был уже поздний вечер, когда она вернулась в дом Стоукхерстов. Николай, мягко говоря, был трудным пациентом. Пока Тася с помощью домоправительницы умывала и обтирала его, Николай переходил от оскорблений к тоскливому тихому терпению, словно его продолжали пытать. Еще одним испытанием было кормление, но им все-таки удалось уговорить его проглотить несколько ложек супа и кусочек или два хлеба. Наконец Тася уехала, немного успокоенная: Николай был более чистым, лежал более удобно и рядом больше не стояла бутылка водки – ее убрали, хотя он и рассвирепел.
Тася решила навестить его на следующий день, и на следующий за ним, и так далее, пока кузен ее не начнет выздоравливать всерьез. Изувеченное тело Николая произвело на нее удручающее впечатление – она чувствовала себя усталой и подавленной. Его раны были страшным доказательством жестокости, с которой люди обращаются с себе подобными.
Она мечтала оказаться в объятиях Люка, хотела, чтобы он ее утешил. Вместо этого дома ее ожидало настоящее сражение.
Люк уже должен был знать, что она сделала и откуда возвращается так поздно. Безусловно, он воспримет ее поступок как посягательство на его мужской авторитет. Возможно, он уже придумал, как наказать ее за непокорность. Или, того хуже, он посмотрит на нее с холодным презрением и будет молчать час за часом, день за днем.
В доме царил полумрак. У слуг был свободный вечер, и дом опустел. Тася устало поднялась по лестнице в комнаты, которые занимали они с Люком, зажгла в спальне лампу и позвала его. Не дождавшись ответа, она стала раздеваться. В одной ночной рубашке она села к туалетному столику, расчесывая свои длинные волосы.
Она услышала, как Люк вошел в комнату, и рука ее замерла, крепко сжимая щетку.
– Милорд? – настороженно спросила она. Перед ней стоял Люк в темном халате. Лицо его было мрачным, а взгляд таким, что она уронила щетку и вскочила со стула. Инстинкт требовал, чтобы она бежала от него без оглядки, но ноги налились свинцом и не повиновались. Все, что она смогла, – это попятиться на несколько шагов.
Он приблизился к ней, прижал ее к стене и крепко взял за подбородок. В напряженной тишине комнаты слышались только два дыхания: его – глубокое и тяжкое, ее – частое, прерывистое. Тася знала его грубую мощь, знала, что он может раздавить ее, как яичную скорлупку.
– Что ты собираешься делать? – неуверенно спросила она.
Он впихнул колено между ее бедрами, зажав ее в клещи между стеной и своим возбужденным телом. Взгляд его обжигал.
– А как по-твоему?
Тася слегка задрожала.
– Я должна была поехать туда, – прошептала она. – Люк…, я не хотела быть непослушной. Я сожалею…
– Ты не сожалеешь. С чего бы?
Она не знала, что ответить. Таким она его никогда раньше не видела.
– Люк, – повторила она, – не надо…
Он заглушил ее слова свирепым поцелуем. Рука его скользнула по ее шее, плечу, нашла тонкую бретельку ночной рубашки и грубо рванула ее, так что та разорвалась. Горячая ладонь накрыла ее грудь и начала сжимать, водить по ней пальцами, пока вершина ее не превратилась в тугой чувствительный бутон. Сначала Тася была слишком напугана, чтобы откликнуться, но затем его рот, его прикосновения, его тело воззвали к ней, и волнение вдруг захлестнуло ее.
Кровь стучала в висках, в ушах, заглушая все остальные звуки. Она смутно сознавала, что выговаривает слова, признающие ее полное поражение и сдачу на милость победителя…
Но он ее не слушал. Он сжимал ее в объятиях и, покусывая, целовал ее шею. Голова Таси запрокинулась, тело выгнулось, отдаваясь дикой буре страсти.
Вздернув вверх до пояса подол ее рубашки, Люк просунул руку ей между бедер. Он вжал пальцы в то место, где она больше всего хотела их ощутить, бережно вдавливая, пока легкая пена завитков не разгладилась под его ладонью. Его рот снова накрыл ее губы, и язык глубоко ворвался в ее рот.
Она отталкивала его руку, но ее лицо уже повлажнело от пота, дыхание стало прерывистым. Когда ноги уже не могли ее держать, он потянул ее к кровати и опустил на матрас.
Она лежала на боку безмолвно, бездумно. Глаза были закрыты. Она ждала его, дрожа от нетерпения.
Твердое и мощное, его тело прижималось грудью к ее спине.
Он подтолкнул ее ногу вверх, устраивая ее удобнее для себя, и вошел в ее теплое тело одним искусным выпадом. Его рука бродила по ее груди, животу, лаская нежные округлости. Тася извивалась под его рукой, забыв обо всем на свете, кроме этой сладкой муки.
