Жюльетта Бенцони - Ты, Марианна
По мере того как он говорил, его дрожащие руки касались лица, волос, шеи Марианны, но глаза его потеряли всякое выражение и казались совершенно мертвыми.
— Язон! — взмолилась Марианна. — Ради Бога, выслушай меня! Я люблю только тебя и всегда любила только тебя! Даже если ты убьешь меня, душа моя сохранит эту любовь! Я все еще достойна тебя, по-прежнему тебя… даже если сейчас ты не в состоянии в это поверить…
Напрасные усилия! Он не слышал ее, наяву погруженный в сон, в котором его агонизирующая любовь боролась с уничтожением.
— Может быть, если бы я увидел ее в объятиях другого, отдающейся другому… униженной… достойной презрения… может, я поверил бы тогда!
— Язон, — чуть не плача умоляла Марианна. — Язон, сжалься… замолчи!
Она попыталась схватить его за руки, приблизиться к нему, чтобы проникнуть сквозь разделявший их ледяной туман. Но он резко оттолкнул ее, тогда как его лицо снова налилось кровью от внезапной вспышки гнева.
— Я знаю, — закричал он, — я тоже знаю, как бороться с пением сирены! И я знаю, как уничтожить, ведьма, твою власть!..
Он подбежал к двери, открыл ее и оглушительным голосом позвал:
— Калеб! Иди сюда…
Охваченная безрассудным страхом, Марианна поспешила к двери и хотела закрыть ее, но он отбросил ее назад.
— Что ты хочешь делать? — спросила она. — Зачем ты его зовешь?
— Сейчас увидишь!
Через несколько секунд эфиоп проник в каюту, и Марианна, несмотря на сжавший ее нутро страх, поразилась великолепию его лица и бронзового тела. Он словно наполнил тесное помещение королевским величием.
В противоположность обычаю других негров он не склонился перед белым хозяином. Повинуясь приказу, он закрыл дверь и стал» бред «ей, скрестив руки, спокойно ожидая. Но его светлый взгляд быстро перебежал с корсара на смертельно бледную женщину, на которую тот указал грубым жестом.
— Посмотри на эту женщину, Калеб, и скажи, что ты о ней думаешь? Ты находишь ее красивой?
После короткого молчания Калеб ответил серьезным тоном:
— Очень красивой… Также очень испуганной!
— Комедия! Ее лицо умеет носить маску. Это авантюристка, переодетая княгиней, певичка, привыкшая удовлетворять тех, кто ей аплодирует! Она спит с тем, кто ей нравится, но ты тоже достаточно красив, чтобы прельстить ее! Возьми… я отдаю ее тебе!
— Язон! — ужаснувшись, крикнула Марианна. — Ты сошел с ума!
Бывший раб резко выпрямился и нахмурил брови. Его лицо стало суровым и похожим на высеченные из базальта изображения древних фараонов. Он покачал головой и, быстро повернувшись, хотел выйти, но крик Язона заставил его замереть.
— Останься! Это приказ! Я сказал, что отдаю тебе эту женщину, ты можешь овладеть ею сейчас… прямо здесь! Смотри!
Быстрым и резким движением он сорвал кашемировую шаль с плеч Марианны. Тонкая ночная рубашка, укрывавшая молодую женщину, была более чем прозрачной, и краска медленно заливала ее лицо, когда она кое-как пыталась прикрыться руками. Бесстрастные черты эфиопа не выразили никакого волнения, но он направился к Марианне.
Всем своим видом выражая отвращение, она отступила перед приближающейся угрозой, испугавшись, что послушный раб подчинится и поднимет на нее руку. Но Калеб удовольствовался тем, что нагнулся и поднял брошенную на пол шаль. При этом его удивительно синие глаза на мгновение встретились со взглядом молодой женщины. В них не было никакой горечи, словно вызванное им отвращение было вполне естественным, ничего, кроме странной грусти.
Он ловко набросил пушистую ткань на дрожащие плечи Марианны, которая сразу же плотно укуталась в нее. Затем, повернувшись к наблюдавшему за ним с мрачным видом корсару, Калеб заявил:
— Ты подобрал меня, господин, и я здесь, чтобы служить тебе… но только не палачом!..
Молнии гнева зажглись в глазах Язона. Эфиоп выдержал их спокойно, не заносчиво, с достоинством, поразившим Марианну. Тем временем Язон указал рукой на дверь.
— Убирайся! Ты просто дурак!
Калеб слегка улыбнулся.
— Ты считаешь? Если бы я послушался тебя, я не вышел бы живым из этой каюты! Ты убил бы меня!.. Не так ли?
Это не было вопросом. Просто провозглашением истины, против которой Язон не мог восстать. Он молча позволил матросу уйти, но черты его еще больше исказились. Некоторое время он, похоже, колебался, посматривая на молодую женщину, которая теперь повернулась к нему спиной, чтобы он не видел наполнивших ее глаза слез. Последняя обида задевала не только гордость, но и любовь. Ревность мужчины не все оправдывает, и подобные оскорбления оставляют кровоточащие борозды в сердце.
Отчаянно хлопнувшая дверь дала знать, что Язон ушел и никто не явился, чтобы запереть эту дверь с вырванным замком, однако даже это не было утешением… Теперь, когда он объявил ей приговор, Язон, должно быть, считает бесполезным держать ее взаперти.
Кроме того, что плывущий в открытом море корабль представлял собой вполне надежную тюрьму, он прекрасно знал, что Марианна не имела ни малейшего желания покинуть его, что она страшилась момента, когда из моря появятся благородные линии афинского горизонта, момента безвозвратного расставания, ибо она решила твердо, несмотря на свое горе, или из-за него, не говорить больше ни слова в свою защиту. Недостойное обращение с Жоивалем и Гракхом запрещало ей это!
Медленно тянулся день, который она проводила наедине с Агатой. Один Тоби, принесший им еду, переступил через порог каюты, но старый негр казался таким же подавленным, как и обе женщины.
Его покрасневшие глаза свидетельствовали, что он плакал, и когда Агата осторожно спросила его, что случилось, он только с печальным видом покачал головой и прошептал:
— Масса хозяин все то же и то же!.. Он крутиться по палубе всю ноць, как больной волк, а днем никого не узнавать.
Больше из него не удалось ничего вытянуть, но, судя по признанию такого преданного слуги, Язон сильно страдал, и Марианна с тревогой подумала, что разоблачение ее положения дало волю низменным силам корсара, которые возмутили даже тех, кто знал его с детства.
К счастью, микстура Лейтона, которую молодая женщина принимала небольшими дозами, продолжала свое благотворное действие. Избавившись от мучительной тошноты, Марианна в утешение получила хотя бы возможность трезво рассуждать.
Настолько даже, что она всю ночь не сомкнула глаз. Вытянувшись на койке, с широко открытыми в зыбкую темноту глазами, она считала все отбиваемые колоколом четверти, подчиняя их ритму свои печальные мысли.
В своем углу Агата тоже почти не спала. До ее хозяйки долетали обрывки молитв и всхлипывания.
