Симона Вилар - Светорада Янтарная
– Когда Ипатий увидит вас, – сказала Дорофея, оглядывая княжну и отмечая, что и в простом одеянии она смотрится знатной и прекрасной, – он не сильно возрадуется.
Действительно, Ипатия Малеила отнюдь не умиляло возвышение его бывшей возлюбленной. И хотя положение севасты давало ей право настоять на более частых встречах с сыном, Ипатий оградил от нее Глеба стеной монастыря с его строгими правилами. Для Византии подобное было обычным делом. Но когда Сила сообщил, что встреча с Глебом произойдет в приемной монастыря, княжна не на шутку расстроилась.
Правда, при виде Глеба она обрадовалась: мальчик выглядел здоровым, на его щеках играл румянец и, главное, он больше не кашлял. Глеб с детской непосредственностью рассказывал, какие книги ему дают читать, с кем из послушников он подружился, с какой охотой он работает в монастырском саду. Светорада не спрашивала его об Ипатии, однако Глеб сам сообщил, что отец собирается этим летом принять постриг в монастыре, а значит, их поездка в имение Оливий к морю отменяется.
– Ничего, мы что– нибудь придумаем, – ласково глядя на сына, заверила Светорада.
Однако тут этот рассудительный ребенок удивил княжну, сказав, что ей не стоит чего– то добиваться и тревожить Ипатия. Отец сильно прихварывал в последнее время, сейчас ему уже лучше, но возможно, Глебу следует остаться подле него и быть ему утехой. К тому же, раз его мама стала столь важной и сановитой персоной, Глебу нечего о ней беспокоиться, а вот отцу поддержка понадобится.
По монастырскому уставу свидание их было довольно коротким, и Светораду едва не оторвали от Глеба, когда за ним пришли монахи.
– Я буду молиться о вас, мама! – крикнул Глеб, уходя с монахами по узкому коридору.
У Светорады из глаз полились слезы. Глеб оставался последним, что было ей дорого, но и его она теряла. Ей надо было воспользоваться своим положением и что– то предпринять, чтобы почаще видеться с сыном. А еще уберечь его от монастырской доли, хотя, как она поняла, Глеб сам был бы не против навсегда остаться в этих стенах. Ипатий, разуверившись в мирской жизни, и сыну привил любовь к служению Господу.
Из обители она вышла столь печальной, что заметивший ее состояние Сила предложил:
– Сходим– ка в эргастерий к этому плуту Фоке. Он такой славный мед наварил – наш, русский. Чарка хмельного меда вам сейчас не помешает, княжна. Да и нашей Дорофее тоже. – И он, бесцеремонно толкнув матрону локтем в бок, добавил: – А уж Фока сколько раз о вас расспрашивал.
– Неужели? – оживилась та.
Они шли за Светорадой, она слушала их разговор и невольно стала посмеиваться. Хитрый древлянин так описал тоску Фоки по Дорофее, что та просто расцвела. Ворчала, конечно, что пусть, мол, этот торговец и не мечтает о ее благосклонности в своей харчевне, но всю дорогу прихорашивалась, даже купила в лавке на Месе серебряный головной обруч, так как считала, что уж слишком просто оделась для похода в монастырь.
Фока так и расцвел профессиональной улыбкой при встрече с ними. Он был достаточно опытным, чтобы не поднять шум по поводу прихода в его заведение столь знатной особы, как севаста, однако усадил ее за самый удобный столик, тут же кинулся выполнять заказ. При этом выразительно поглядел на Дорофею, и та зарделась, точно девушка. А когда вернулся, то ходил гоголем подле гостей, не зная, кому больше угождать – постоянному клиенту Силе, знатной соотечественнице, которая смогла так возвыситься, или премилой вдовушке Дорофее, от радости заказавшей у него свое любимое блюдо – гречневую кашу с молоком.
Светорада привычно огляделась. В теплое время Фока велел вновь вынести столы во внутренний дворик, над которым уже распустился навес из вьющихся растений, однако дверь в зимний зал была приоткрыта, и Светорада увидела нескольких постояльцев, сидевших в затемненном углу у дальней стены. По виду они были не ромеями, и она поинтересовалась, не появлялись ли в Константинополе с началом судоходства русы?
– Некоторые из них и не уезжали, госпожа, но таковых немного. Правда, недавно сюда прибыл варяжский корабль, но… – Тут Фока внезапно умолк, будто о чем– то вспомнив. И вновь стал хлопотать, приговаривая: – Изведайте моего меда, госпожа. Не хуже, чем в боярских теремах на пиру подают. Настоящий мед, хмельной, ставленный на хлебной закваске, выбродивший в тепле, выдержанный в холодном погребе.
Светорада сделала глоток золотистой мутной жидкости – и прикрыла от удовольствия глаза. От меда словно веяло Русью – далекой, потерянной безвозвратно. Но княжна запретила себе вспоминать прошлое, как некогда наложила запрет на воспоминания о своем любимом муже Стемке Стрелке. Мысли о былом пробивали брешь в ее выдержке, манили в прошлое, когда она была счастлива и беспечна. Ныне же она высокопоставленная матрона, невеста беспутного кесаря… Как– то еще сложится ее жизнь с этим непредсказуемым человеком?
Светорада отвлеклась, стала разглядывать постояльцев Фоки. Взглянула и туда, где в полутемном помещении собралась группа похожих на наемников мужчин. Казалось, они совещались о чем– то, сидели голова к голове, в полутьме со света их и не разглядеть. Но очень скоро у Светорады появилось ощущение, что оттуда, из полумрака, за ней наблюдают. Подумав, что эти воинского вида нездешние люди могут узнать в ней виденную ранее севасту, она решила быть поосторожнее и глубже надвинула на глаза капюшон. Слышала, как рядом почтенная Дорофея говорит улыбавшемуся в светлую бороду Фоке:
– Ах, любезный Фока, если бы вы знали, какая роскошная жизнь у нас в Палатии! Но сколько же там ловушек для чистой души.
С непривычки Дорофею явно повело от русского меда. Ромеи, вообще– то, мало пили, а тем более почтенная матрона, которая и вино– то пригубит не без того, чтобы дважды, а то и трижды развести его водой.
«Надо ее уводить, пока совсем не охмелела», – подумала Светорада.
Она встала, двинулась меж столиков в сторону прохода. И опять ее преследовало чувство, что из полумрака за ней наблюдают. «Мне нечего опасаться, когда я под охраной Силы, да и Фоке выгоднее всегда встать на мою защиту». Эти мысли успокоили княжну, и она уже внимательнее посмотрела на группу сидевших в глубине эргастерия воинов. Да, явно нездешние, и доспехи не местной выделки – простые кожаные куртки, обшитые бляхами.
Она уже поворачивалась, чтобы выйти, когда вдруг резко обернулась и вперила в них внимательный взгляд. Сперва так и не поняла, что ее взволновало. Что– то… чего не могло быть. Чего не бывает. И тут один из сидевших вплотную друг к дружке наемников чуть подался в сторону, так что стал заметен другой воин, который хоть и сидел спиной, но… Светорада замерла. Она увидела… На воине была простая куртка, но пояс– то у него был знатный. Роскошный пояс, с золочеными извивающимися драконами и вставками из голубой бирюзы. Некогда… в какой– то другой жизни таким поясом Стемка Стрелок послал весточку княжеским войскам, указав, где скрывают похищенную невесту Игоря Киевского дерзкие преступники варяги.[124] Но ее Стемушки уже нет на свете. Кто же завладел его поясом?
