Патриция Мэтьюз - Мстительное сердце
Город был неказист и примитивен, узкие улицы завалены нечистотами. Тут расплодились все мыслимые виды насекомых; городок частенько заливали воды текущей поблизости Миссисипи. Еще будучи в Уильямсберге, Майкл прочел в одной французской газете исполненное энтузиазма письмо некоего падре Дюваля, в котором тот утверждал, что Новый Орлеан – это «очаровательное место с постоянно растущим населением… застроенное домами простыми, но красивыми… В окружности город достигает одного лье… местность богата золотом, серебром, медью и кое-где свинцом…»
Именно этот восторженный рассказ о красотах Нового Орлеана и богатствах, которые там можно раздобыть, привлек туда Майкла. Он не знал, откуда добрый пастырь добыл сведения насчет богатых людей Нового Орлеана, поскольку не обнаружил таковых вообще. Что же до залежей ископаемых, их тоже не оказалось.
И жара… В Виргинии Майкл привык к летней жаре, но такого влажного зноя, как в Новом Орлеане, он еще не знал.
Горожане обитали по большей части в убогих хибарах. Те немногие приличные строения, которые стояли в центре города, имели двускатные крыши с широкими навесами, под которыми шли крытые галереи. Потолки в комнатах были высокие, окна – от пола до потолка, чтобы помещение лучше продувалось ветром. И большая часть хороших домов возвышалась над землей на столбах, опять же для того, чтобы в комнаты проникало любое, даже легчайшее дуновение воздуха, а также во избежание последствий периодически случающихся наводнений.
Дома стояли тесно один против другого, образуя узкие грязные улицы без тротуаров, так что людям приходилось ходить по проезжей части. Единственное, что привлекало в городе, это сады, имевшиеся позади почти каждого дома.
И теперь Майкл стоял в таком доме наверху у окна, курил сигару и смотрел вниз, на улицу, пустынную в столь ранний час.
Только что рассвело, но обнаженное тело Майкла уже покрыл пот. Воздух, вливавшийся в окно, был сырой, теплый, удушливый и казался каким-то липким.
Майкл коротко рассмеялся. Чтобы попасть сюда, он несколько недель ехал по болотам и прочим гиблым местам, продирался сквозь непроходимые чащи, пережил несколько встреч с индейцами и белыми преступниками – встреч, чуть не приведших его к гибели.
Он всегда относился к французам как к людям культурным, утонченным и до своего приезда в Новый Орлеан полагал, что найдет здесь хотя бы какое-то сходство с Парижем. Как он ошибся!
Может быть, когда-нибудь, когда город будет населен другими людьми, а не изгоями, подонками и преступниками, высланными из Франции, все изменится…
Изобразив гримасу, Майкл швырнул дымящуюся сигару в окно. Здесь не купишь даже приличных сигар. Он смотрел, как окурок приземлился в грязной луже, и снова засмеялся. Тут хотя бы мала вероятность пожара – слишком уж сыро. Да еще и наводнения. Ему рассказали, что в прошлом году Миссисипи вышла из берегов и затопила почти весь город. Позади него прозвучал сонный голос:
– Майкл!
Молодой человек обернулся и бросил взгляд на постель. Мари Корбейль была одной из немногих жительниц Нового Орлеана, обладающих весом – в прямом и переносном смысле этого слова.
Это была роскошная женщина с тяжелыми грудями и ягодицами. Этот дом принадлежал ей; здесь лучшие представители новоорлеанцев мужского пола получали жилье и пищу. Она была на несколько лет старше Майкла, но разница в годах искупалась богатым постельным опытом. Она была очень чувственна, и Майкл с удовольствием проводил с ней ночи, хотя частенько ругал себя за похотливость.
Теперь она лежала голая, длинные черные волосы разметались по подушке, колени согнуты, а белые, похожие на колонны бедра образовывали нечто вроде портала, скрывающего потаенный сад любовных радостей.
Блеснув черными глазами, она изогнула губы в ленивой усмешке.
– Иди сюда, милый. Иди сюда. – И она протянула к нему руки.
Вздохнув, Майкл подошел к Мари. Ее горячее тело было влажным, как воздух Нового Орлеана, но ее податливая плоть была так привлекательна, что все остальное выскочило у него из головы, и он взял Мари.
– Ах, так! Так, милый, так!
Она выгнулась навстречу ему; почему-то Майкл мельком вспомнил Ханну, и ему стало немного грустно. воздержание было не свойственно ему по природе.
По утрам, когда Мари просыпалась в его постели, ей не нужно было готовиться к ласкам. Она уже была готова. И теперь в его объятиях ее тело отвечало ему со всей страстностью, стремясь достигнуть высот наслаждения.
И когда все было кончено, когда они лежали бок о бок, она погладила влажные волосы на его груди.
– Не знаю, что бы я делала в этой грязной дыре, если бы не ты, милый, – пробормотала она. – И когда ты уедешь, я буду скучать.
– Почему же ты думаешь, что я должен уехать?
Майкл, улыбаясь, гладил ее длинные волосы.
Она подняла голову и бросила на него серьезный взгляд.
– Ты считаешь меня дурочкой? Я не спрашивала тебя о твоем прошлом, так же как и ты о моем, но знаю, что ты пробудешь здесь только до тех пор, пока не получишь от кого-то весточку. От женщины, само собой. И когда эта весточка придет, ты уедешь.
Майкл молчал; он не очень удивился. Мари была необыкновенно проницательна. Он действительно не знал ничего – ни того, как она появилась в Новом Орлеане, ни того, почему появилась. По происхождению француженка – вот и все, что ему известно, хотя она всегда говорила только на хорошем английском. Он подозревал, что в свое время она была шлюхой высокого пошиба; судя по всему, получила какое-то образование. От него она ничего не требовала – никаких обязательств, никаких выражений любви; она хотела одного – чтобы он дарил ей плотские наслаждения, а это он делал с удовольствием.
Мари села и широко зевнула. Потом ласково погладила его пальчиками и сказала:
– Мне пора идти вниз и присмотреть, как готовят завтрак.
Майкл сквозь дремоту смотрел, как Мари одевается. Она подошла к кровати, поцеловала его и вышла.
Майкл еще немного повалялся в постели. Закинув руки за голову, он смотрел в высокий потолок. Мысли его были с Ханной. Ответит ли она на его письмо? Теперь май. Если она написала ответ сразу, он должен вот-вот прийти. Майкл очень надеялся на это. Ему не хотелось оставаться здесь на лето. Теперешняя жара – пустяк по сравнению с тем, что, как он знал, будет твориться здесь через месяц или около того.
Но что, если Ханна не ответит? Что, если она его не любит и не желает больше его видеть? Что ему тогда делать?
Тихонько выругавшись, он выбрался из постели. Об этом он не хочет думать. Когда станет ясно, что она не намерена отвечать на его признания в любви, – тогда он и будет думать о том, как жить дальше.
