Татьяна Романова - Кассандра
Графиня сияла не только красотой, но и здоровьем, что не преминул отметить про себя купец. Однако женщина была очень непроста и, оказывается, знала о воровстве управляющего. Признать, что Саломея права и раскусила его уловку, Зимних считал преждевременным, поэтому он пожал плечами и серьезно сказал:
— Нет, ваше сиятельство, не все так просто, с плотиной и водоводом еще нужно разбираться. Очень сомнительная покупка. Ну, если тысяч за тридцать вы мне все уступите, я, наверное, соглашусь. А так — выгоды никакой.
— Я хочу получить восемьдесят тысяч — столько, сколько заплатила вдове купца, — лучезарно улыбаясь, сказала Саломея, хотя год назад сторговалась с купчихой за тридцать, да в придачу еще взяла Рощино. — А вам в подарок достанется то, во что я уже вложила деньги: плотина и водовод.
Зимних задумался. Дамочка умела торговаться, и, самое главное, она была права. На стройке просто не хватало знающего человека. Он сам сможет за месяц исправить все сделанные ошибки, и через два месяца фабрика заработает. Придется подниматься в цене. Искоса глянув на все так же улыбающуюся графиню, он тоже любезно улыбнулся и предложил:
— Ну, хорошо, ваше сиятельство, — сорок тысяч, больше не могу, выгоды нет.
— Семьдесят пять, — рассмеялась Саломея, и ее серебряный смех опять отозвался в душе купца, сбивая того с жесткого настроя.
Женщина была так хороша, так замечательно смеялась, что Зимних непроизвольно вновь посмотрел в ее лицо. Да, очень красива! У него мелькнули грешные мысли, что если бы графиня пошла как приложение к покупке, хотя бы на одну ночь, то он заплатил бы и восемьдесят тысяч, да только это — несбыточная мечта. Он тряхнул головой и, наконец, назвал последнюю цену:
— Пятьдесят тысяч, и больше не дам, — серьезно сказал он, — это мое последнее слово.
— Семьдесят пять, и я даю в придачу Рощино, вы будете со своим сырьем и станете помещиком, — парировала Саломея. Теперь она была серьезна.
Поместье. Она знала, что предлагать бывшему крепостному. Стать на одну ступень с теми, кому ты раньше принадлежал. Это было исполнением мечты. Никто из помещиков, как бы они ни нуждались, никогда не продаст поместье бывшему крепостному. А графиня отдавала его вместе с фабрикой. Видимо, действительно рвала все нити с этими местами и уезжала туда, где действуют другие законы. Господи! Это было предложение одно на миллион. Только бы она не поняла этого. Зимних посмотрел в глаза красавицы, но за прелестным фасадом ничего нельзя было прочесть. Купец перекрестился под столом, так, чтобы не видела хозяйка, и сказал:
— Если даете поместье, где выращивают хорошее сырье, тогда это меняет дело. Что, лен там хорош?
— Лен там лучший в губернии, — ответила Саломея. — Ну, так что вы надумали?
— Ваша взяла, ваше сиятельство, — с нотками грусти в голосе сказал Зимних, — семьдесят пять тысяч за фабрику и поместье.
— Договорились, — согласилась Саломея и достала из стола купчую, где изумленный купец увидел свое имя, перечень имущества, куда входили земли, фабрика и имение Рощино. В купчей была красиво выведена сумма — семьдесят пять тысяч рублей. — Стряпчий давно ждет в гостиной, подписываете, платите и можете ехать в Ярославль — оформлять покупку в земельной управе.
— Откуда вы знали, что я соглашусь на эту сумму? — удивился Иван Сергеевич.
— Я знаю мужчин, — улыбнулась Саломея.
Она позвонила и велела лакею привести к ним стряпчего. Час спустя Зимних, заплатив семьдесят пять тысяч золотом, забрал с собой стряпчего уехал в столицу губернии, а Саломея, заперев в бюро в своей спальне полученные деньги, отправилась во флигель к Косте. Нужно срочно было вытрясти из Атласова украденные деньги.
К началу декабря Саломея продала все, что принадлежало лично ей. За два доходных дома она получила шестьдесят тысяч. Пятнадцать тысяч Коста привез ей, отобрав у Атласова. Молчаливый абрек так напугал жуликоватого управляющего, что тот, лишь бы спасти свою жизнь, отдал не только все деньги, заработанные на графине Печерской, но показал и склад со строительными материалами. Коста, объявив, что графине кирпичи не нужны, забрал все, что только нашел ценного в доме Атласова: столовое серебро, сережки его жены, даже оклады с икон. И когда абрек выехал со двора, управляющий перекрестился и заплакал от счастья, что остался жив.
Теперь у графини было сто пятьдесят тысяч в золоте. Она распорядилась упаковать в сундуки все столовое серебро, имевшееся в доме, и решила забрать его с собой. Женщина хотела увезти еще и мебель, но тогда поездку пришлось бы отложить до весны: большой обоз в горах мог пройти только после того, как сойдет снег. Саломея пока не приняла окончательного решения об отъезде, она вновь была сосредоточенна и сильна и не хотела впустую терять время, сидя в Пересветове из-за диванов и столов. Наконец, она приняла решение, что выедет вместе с Костой и Азой сразу после Рождества, а Заира приедет вместе с обозом весной.
До отъезда оставалось два дня, и графиня лично наблюдала за упаковкой вещей, которые собиралась взять с собой, когда в ее спальню влетела перепуганная Заира.
— Там приехал какой-то советник Вольский, говорит, что он — душеприказчик покойного графа, хочет видеть тебя, — прошептала она на ухо своей хозяйке, подозрительно покосившись на Азу, упаковывающую в сундук платья графини.
— Проводи его в кабинет, — распорядилась Саломея. Она не спешила на встречу, пытаясь предугадать, с чем приехал Вольский.
«Наверное, сообщить о смерти Михаила, — подумала она, — и договориться со мной».
Саломея повеселела, оглядела свое бархатное платье желудевого цвета с широким кружевным воротником и такими же манжетами на длинных рукавах, сочла его вполне достойным и поспешила в кабинет. Вольский оказался немолодым мужчиной с умным усталым лицом. На нем был зеленый мундир, и Саломея вспомнила, что гость — дипломат.
— Чем обязана? — вместо приветствия спросила она, усаживаясь за свой письменный стол.
Вольский, спокойно проглотивший ее грубость, уселся в кресло, стоящее напротив, и сообщил:
— Сударыня, я являюсь душеприказчиком покойного графа Петра Гавриловича Печерского, и приехал сообщить вам его последнюю волю. Он завещал все свое состояние своему сыну Михаилу, и особенно настаивал, чтобы вы и ваш сын покинули это имение.
— С какой стати! — взорвалась Саломея, не ожидавшая такого поворота разговора. — Мы с сыном такие же Печерские, как и Михаил. У нас тоже есть права, и выгонять нас из дома, где мы прожили столько лет, я не позволю! Я буду разговаривать только с Михаилом, а вас я не знаю, и знать не хочу.
