Бетина Крэн - Последний холостяк
Каково же было ее изумление, когда в карете она увидела самодовольно ухмыляющегося Ремингтона. Взглянув на ее зардевшиеся щеки, он посмотрел на часы и произнес:
– Что ж, прогресс налицо! Вчера вы копались гораздо дольше, мадам. Вижу, что вам не терпится приступить к работе.
– Не стройте иллюзий, ваше сиятельство! – парировала Антония, выпрямляя спину. – Я просто не хочу подвергать свою и вашу репутацию новой опасноcти. Скандал вокруг нас и без того обрел недопустимые формы. Боюсь, что нового удара нам уже не перенести.
– Коль скоро вас всерьез беспокоит эта угроза, дорогая Антония, – интимным тоном промолвил Ремингтон, глядя ей в глаза, – почему бы нам не покончить с ней раз и навсегда? Я знаю один верный способ, вам остается лишь довериться мне.
– Довериться вам? Никогда! – гневно воскликнула Антония. – Уж лучше перебраться жить к черту на кулички и надевать на голову мешок, выходя из дому.
Живо представив себе эту потешную картину, Ремингтон рассмеялся. Рвущиеся из его могучей груди гортанные звуки всегда приводили Антонию в необыкновенное возбуждение, теперь же нервы ее напряглись, как струны фортепиано, а по спине побежали мурашки. Не сумев сдержать улыбку, она отвернулась к окну. Граф умолк и тихим бархатным голосом произнес:
– Давай поженимся, Антония!
Она обернулась – он сидел спокойно, прислонившись к сиденью спиной, и только глаза выдавали его волнение, скрытое за маской невозмутимости.
Она вновь уставилась в окно и сдавленно ответила:
– Нет! В сложившейся ситуации я ничего не выиграю от супружества! Я и так ни в чем не нуждаюсь.
– Кроме подлинного сладострастия! – хрипло выдохнул граф, и Антония похвалила себя за то, что не смотрела в этот миг на его лицо. Он вздохнул и с досадой добавил: – И разумеется, покровительства и защиты.
– И в этом я тоже совершенно не нуждаюсь! – с вызовом воскликнула Антония.
Оставшуюся часть пути оба молчали.
Антония почувствовала напряженность, воцарившуюся в его конторе, как только вступила в прихожую. Сотрудники были сосредоточенны и молчаливы, по коридору все они передвигались чуть ли не бегом. Очевидно, у них возникла необходимость принять некое срочное решение и заключить какую-то важную сделку. Лицо Ремингтона тоже стало строгим, даже суровым. Зайдя в комнату, где работали Маркем и Хэллоуфорд, он сообщил им с порога, что вскоре отбудет с миссис Пакстон в Нью-Маркет, а затем побывает на строительстве нового корпуса фабрики Саттон-Миллс. Однако менеджеры настаивали, чтобы он повременил с этой поездкой, поскольку его присутствие необходимо в конторе в связи с предстоящей крупной коммерческой операцией. Немного поразмыслив, Ремингтон обернулся к Антонии и сказал, что для нее найдется работа и здесь, в конторе: она будет обучаться машинописи. И не успела Антония осмыслить это предложение, как граф сопроводил ее по коридору в другую комнату, поручив заботу о ней молодому человеку по фамилии Коллингвуд, и тотчас же исчез.
Антония села за стол и стала разглядывать стоявшее на нем любопытное механическое устройство в форме черного металлического ящика, в основании которого располагался хитроумный лабиринт рычажков, на их округлых клавишах значились буквы алфавита. Инструктор Коллингвуд наклонился и проворно пробежал по клавиатуре длинными пальцами. Рычажки начали подпрыгивать и стучать по бумаге, накрученной на вращающийся валик. Через мгновение Антония прочла на листке свое имя, радостно рассмеялась и спросила:
– А можно и мне попробовать?
Любезный юноша показал, как следует нажимать на клавиши, и предложил ей что-нибудь напечатать. Пальцы ее четырнадцать раз подряд отпечатали два слова: «Давай поженимся!»
Преподаватель густо покраснел, Антония спохватилась и, вырвав из машинки листок, воскликнула:
– Пожалуй, надо попробовать еще разок! Коллингвуд кивнул и стал сбивчиво говорить, вставляя в машинку чистую бумагу:
– Я слышал, что королева ненавидит это полезное приспособление и не позволяет печатать на нем в ее присутствии. Но это у нее скоро пройдет, я уверен. Ведь сейчас даже женщин обучают машинописи. Правительство утвердило специальную программу подготовки юных леди к работе с этими удивительными устройствами. А наша компания, как всегда, в авангарде внедрения всех полезных новшеств. При ней открылись курсы для всех желающих овладеть специальностью «оператор пишущей машинки».
«Неужели?» – напечатала Антония.
– Да, в самом деле, – рассмеявшись, подтвердил молодой человек. – Занятия регулярно посещают многие наши девушки, работающие на фабрике господина Карра.
«Похвально!» – напечатала она.
Юноша опять рассмеялся и, похвалив ее за успехи, стал объяснять, как нужно держать руки и какими пальцами нажимать на клавиши в разных рядах. Антония настолько увлеклась учебой, что и не заметила, как пролетели два часа. Наконец Коллингвуд сказал, что у него обеденный перерыв, извинился и вышел. Спустя некоторое время за спиной у нее скрипнула дверь, потянуло сквозняком, и кто-то положил руки ей на плечи.
Антония пронзительно взвизгнула и подскочила.
– Твой наставник говорит, что ты способная ученица, – негромко произнес Ремингтон.
– Это он прекрасный педагог, – ответила она, отдышавшись. – Машинопись чем-то напоминает мне игру на фортепиано, с той лишь разницей, что мелодию тут заменяют слова и фразы. Это увлекательно.
Ремингтон расхохотался и присел рядом с ней на корточки.
– Я могу сделать это занятие куда более интересным, – прошептал он. – Давай попробуем попечатать вместе, в четыре руки! Уверяю, что тебе понравится.
От звука его бархатистого голоса она ощутила легкий озноб. Граф погладил ее руки ладонями и, нежно сжав ей кисти, поставил ее тонкие пальцы на клавиатуру, накрыв их своими – длинными, умелыми и сильными. У нее ком застрял в горле. Ремингтон стал нажимать на кончики ее пальцев подушечками своих, и тепло его дыхания растеклось жаром вожделения по всем ее клеточкам. Наконец он замер и, убрав руки, прошептал:
– А теперь прочти!
На листке крупными буквами было напечатано: «Тебе понравилось?»
Антония перевела дух и напечатала ответ: «Очень!» Он погладил ее по бокам, прикусил ей мочку уха и снова спросил:
– А это понравилось? «Да!» – напечатала она.
Граф принялся целовать ей шею. «Да! Да! Да!» – печатала Антония, млея. Тогда граф стал ласкать ее бюст, просунув руки под корсет, и теребить пальцами соски.
– Мне продолжать? – промурлыкал он. «Да!» – последовал ее письменный ответ.
И немедленно все-все ее пуговицы оказались расстегнутыми, жакет распахнулся, открывая беспрепятственный доступ к блузе, а спустя считанные мгновения Антония уже застонала от захлестывающих ее божественных ощущений. Ее пальцы сами собой продолжали печатать слово «да». Обнаженные груди порозовели и набухли, а граф, встав перед ней на колени, впился ртом в сосок.
