Элис Дункан - Мой милый плут
И все же Одри, по всей видимости, вспомнила о Пэнси, потому что в какой-то момент у нее непроизвольно вырвалось:
– И сама где-нибудь усядется.
Айви расслышала ее слова и прекрасно поняла, кого Одри имеет в виду.
– Совершенно верно, Одри. Да и нам самим без нее спокойнее будет. А то усядется сейчас рядом и начнет расписывать, как у нее живот болит после салата с помидорами.
В эту минуту Одри увидела стоящих поодаль Солнечного с сыном Клодом. Индейцы держались особняком и выглядели чужими на этом празднике. Одри привстала на цыпочки, энергично замахала руками и закричала:
– Солнечный! Мы здесь!
Потом она обернулась к Айви и сказала:
– После концерта они могут поесть вместе с нами, верно, тетушка? А если Пэнси наша компания придется не по нраву, пусть жует свой ленч в одиночестве.
Тетушка Пэнси видела Солнечного лишь однажды и назвала их дружбу с Одри глупостью и абсурдом, так что она вряд ли захотела бы сесть за один стол с индейцами.
– Отличная мысль, Одри, – кивнула Айви и тоже призывно замахала Солнечному Глазу.
Одри с горечью обнаружила, что тетушка Пэнси не одинока в своем презрительном отношении к индейцам. Когда Солнечный вместе с Клодом двинулись навстречу Одри, толпа расступалась перед ними, образуя коридор, и индейцы проходили по нему, как сквозь строй, и путь их сопровождался неприязненным молчанием, давившим сильнее любого шума. Чтобы разрядить обстановку и сократить эту пытку, Одри пошла навстречу Солнечному, на ходу раскрыв руки для дружеского объятия.
В эту минуту Солнечного заметил и мистер Топпинг и тоже двинулся к нему сквозь толпу, за что Одри была ему бесконечно благодарна. Она даже дала себе клятву отплатить за этот поступок священника дополнительной монетой, опущенной на блюдо для приношений.
– Чарли Уайлд хороший учитель, – объявил Солнечный, как только все они устроились на лучших местах в первом ряду.
– Рада это слышать, – откликнулась Одри и, обращаясь к сыну Солнечного, продолжила: – Ну а ты, Клод? Тоже будешь учиться играть на корнете?
Мальчик утвердительно кивнул и важно ответил:
– Буду. Но только если меня будет учить сам Чарли Уайлд.
– Я уверена, что он с радостью возьмет такого ученика. t Тут Солнечный Глаз усмехнулся и заметил:
– Корнет для Клода я уже раздобыл. Будем теперь ходить на уроки вместе.
– И где же тебе удалось раздобыть еще один корнет, Солнечный Глаз?
– Мало ли на Земле солдат? – вопросом на вопрос ответил индеец и лукаво улыбнулся.
– Покер?
– Покер.
– Даю голову на отсечение, ты скоро и Клода научишь играть в покер и сделаешь его таким же шулером, как и сам.
– Если это пойдет ему на пользу, то почему бы и нет? Одри притворно нахмурилась, но потом не выдержала и хихикнула.
Тут на сцену взобрался мэр города Розуэлла, мистер Кливленд Унтермайер, и вскинул руки, призывая к тишине:
– Леди и джентльмены, добро пожаловать на весенний праздник, устроенный методистской епископальной церковью города Розуэлла! После ленча будет проведена благотворительная распродажа, вся выручка от которой пойдет на помощь наиболее нуждающимся гражданам Розуэлла и Арлетты.
Раздались вежливые аплодисменты.
– А сейчас, – продолжал мистер Унтермайер, – я попрошу подняться на эту сцену преподобного Теда Топпинга.
Вряд ли кто-нибудь рискнул бы назвать Нью-Мехико краем, населенным богобоязненными и ревностными христианами, но тем не менее все головы как одна склонились при первых же словах молитвы, в которой преподобный Топпинг призывал помощь божью и благословение на всех грешных обитателей Арлетты и Розуэлла.
Молитва преподобного Топпинга, по всей видимости, сумела дойти и до индейских языческих душ, поскольку Солнечный Глаз прищурился и заметил:
– Мистер Топпинг хорошо говорил. Жаль, что он не играет в покер. У него получилось бы.
– Да, он хорошо говорил, – согласилась Одри, поднимая глаза на непроницаемое лицо Солнечного, словно изваянное из старинной бронзы.
После небольшой паузы на сцене вновь появился мистер Унтермайер – на этот раз только для того, чтобы торжественно объявить:
– А теперь, леди и джентльмены, для вас будет играть духовой оркестр города Америка-Сити!
Ни в самом Розуэлле, ни в Арлетте, куда регулярно доходили письма от розуэллских друзей и родственников, давно уже не осталось человека, который не был бы наслышан об этом легендарном оркестре, но далеко не все могли познакомиться с его игрой и по достоинству оценить ее. Слова мистера Унтермайера вызвали в толпе буквально шквал аплодисментов.
Такой прием немало поразил Чарли. Он с волнением окинул взглядом волнующееся море лиц, увидел сотни горящих глаз, глядящих на сцену, и к горлу его вдруг подкатил комок. Да, именно ради таких минут и нужно жить на свете! Что может быть дороже для артиста, чем аплодисменты зрителей и присутствие любимой девушки в зале? Ничего.
Тут в поле зрения Чарли оказался самый ненавистный для него зритель – Фермин Смолл. Он скромно стоял в сторонке, под деревом, и разговаривал о чем-то со своей собеседницей – тощей и злобной на вид. Время от времени Фермин поднимал голову и бросал кровожадные взгляды в сторону сцены.
Все это совсем не понравилось Чарли.
Но, может быть, он просто стал слишком мнительным и готов видеть опасность даже там, где ее и в помине нет? – Чарли тряхнул головой, отбрасывая в сторону все посторонние мысли, мысленно перекрестился и начал отсчитывать такт:
– Раз! Два! Раз-два-три-четыре!
И грянул “Америка-Сити квикстеп” – пьеса, которую написал сам Чарли. Давным-давно написал, еще до войны.
Зрители, казалось, сошли с ума. Последние такты квикстепа буквально утонули в визге, криках и аплодисментах. Воодушевленные таким приемом, музыканты заиграли “Огненную польку”. После нее, едва переведя дыхание, они перешли к композиции Стефана Фостера.
Все это были вещи старые, игранные сотни раз, но концерт есть концерт, и нервы порой подводят даже самых бывалых артистов. Сегодня они подвели Пичи Джилберта. Он просчитался, выбился из ритма в первых тактах “Джонни”, но сумел справиться с собой, нагнал ушедший вперед оркестр и достойно занял свое место в общем строю. Чарли обвел друзей взглядом. Он чувствовал себя их лидером и знал, что никогда не бросит и не предаст их. Никогда.
Так же, как и они его самого.
Музыканты и сами попали в волшебные сети музыки, которую они играли. Это было заметно по тому, как раскраснелись их лица, заблестели глаза. Они сыграли увертюру из “Вильгельма Телля”, и “Потерянную мечту”, и “Лауру”, и “Лорену”, и “Давным-давно”.
И вот настала минута, которой так долго ждал Чарли. Он вышел вперед, на авансцену, и медленно поднес к губам свой корнет. Нашел глазами Одри, не сводившую с него восторженных глаз. Улыбнулся, набрал побольше воздуха в грудь и заиграл первые такты “Лесного квикстепа”.
