Розалин Майлз - Возвращение в Эдем. Книга 2
— О, извини, дорогой, эти самолеты так часто опаздывают, а я была так занята..
— Да, ты была занята? — Он спокойно посмотрел на нее. — Я много раз пытался дозвониться до тебя из Гонконга… Особенно по вечерам. И каждый раз тебя не было дома. Где же ты была?
— Филип, что это? — Джилли попробовала все перевести в шутку. — Раз ты спрашиваешь, отвечу: в основном в Эдеме. Со Стефани. Ей было так плохо — потеря Дэна, сложности с компанией…
Филип отвернулся:
— Да, я понимаю.
— Проходи, дорогой. Позволь, я налью тебе выпить.
Суетясь вокруг него, Джилли провела мужа в гостиную и налила ему виски. «Что бы с ним ни происходило, глоток чего-нибудь крепкого не повредит», — говорила она себе. Она украдкой бросила на него взгляд. Он сидел, уставившись в пространство, погруженный в свои мысли, которые, очевидно, не были радостными. Какой разительный контраст между его нынешним удрученным состоянием и его оживленным проявлением нежных чувств по отношению к ней, когда он уезжал! Должно быть, дела в Гонконге шли скверно. А он говорит, что устал. Фил просто становится слишком старым для того, чтобы шататься по миру. Она не должна отдуваться за его воздушные прогулки! Она должна во что бы то ни стало отвлечь его.
— Как тебе нравятся мои волосы? — болтала она. — В прошлый раз я волновалась, что они слишком рыжие, и поэтому я попросила…
— Джилли, — он снова взглянул на нее. — Не может быть, чтобы ты тратила все дни недели на то, чтобы привести в порядок свои волосы. Все это кажется странным, и я не имею ни малейшего понятия, как ты проводишь свой досуг и где тебя все время носит.
Джилли почуяла опасность и решила, что пора переходить в наступление:
— Ты, наверное, хочешь, чтобы я была пленницей в своем собственном доме?
— Конечно нет. Но, по-моему, муж имеет право знать, где бывает его жена. И мне непонятно, почему ты не желаешь мне все рассказать.
— Меня обижает такое отношение! — Джилли начала приходить в ярость. — Я так много сделала, чтобы доказать тебе и всем остальным, как сильно я изменилась! Но, очевидно, что бы я ни делала, меня всегда будут подозревать в чем-нибудь. — Достав носовой платок, она начала шумно всхлипывать. — Я не перенесу этого! Я ухожу! Возможно, когда ты хорошенько подумаешь обо всем, ты поймешь, как несправедлив ко мне!
Мысленно поздравив себя с удачно разыгранной сценой, она выскочила из комнаты.
Оставшись один, Филип некоторое время молча сидел над своим стаканом. Затем он подошел к телефону.
— Касси Джонс? — спросил он в трубку. — Это Филип Стюарт. Мне нужно кое-что выяснить. Когда мы можем встретиться?
Несмотря на свои недавние переживания, все члены небольшой компании, находившиеся в тихой больничной палате, на этот раз были спокойны. Том и Рина сидели рядом у постели Билла и испытывали несказанную радость, замечая значительные перемены к лучшему в его здоровье. Его лицо и руки почти потеряли сине-желтый оттенок, глаза так же светились, как и прежде, и с каждым днем он постепенно возвращался к своему прежнему состоянию. Сейчас Билл внимательно наблюдал, как Том, бережно сложив врученный ему бланк, засовывал его во внутренний карман своего пиджака.
— Смотри не потеряй его, Том!
— Не беспокойся! Но ты уверен, что это тебе надо? Вероятно, ты вернешься в компанию, прежде чем возникнет такой вопрос.
— Он может возникнуть скорее, чем ты думаешь. Мы на горьком опыте убедились, как быстро может действовать Сандерс. Я знаю, что мое здоровье полным ходом идет на поправку, но пока еще я не могу перепрыгнуть запертые ворота. Кроме тебя, я никому не могу доверить свой голос, только тебе могу передать его на случай голосования на заседании правления. А я полагаю, что оно очень скоро состоится.
— О'кэй, папа, — Том машинально произнес это слово и спохватился. Чувствуя на себе их взгляды, он улыбнулся и пожал плечами. Сердце Рины не выдержало, и она решилась заговорить:
— Том, я не знаю, как начать… Мы все бродим вокруг да около, с тех пор как ты узнал…
Том сидел молча. У него не было желания вникать в суть дела о его происхождении — сам по себе этот факт был тяжелым ударом. Он решил, что не даст Биллу повода чувствовать какую-то напряженность в их отношениях. Его молчание вселило уверенность в Рину, и она продолжала:
— Мы понимаем, что не должны были скрывать… Нам следовало все рассказать тебе. Теперь мы понимаем это. Но мы хотели сделать как лучше…
Ее глаза наполнились слезами.
— Не беспокойся, ма. — Том печально улыбнулся и обнял ее. — Что бы ни случилось, ты — моя мать. И я не перестану любить тебя. То же относится и к тебе, папа.
— Я думала, ты никогда не простишь нас, — всхлипнула Рина.
— Эй, — нежно утешал ее Том, — хочешь расстроить старика, да? Больше двадцати лет мы жили одной семьей. Сотни раз вы доказывали мне, как вы меня любите. Ничто не может вытравить это из памяти.
В дверь тихо постучали, и появилась Стефани с огромным букетом цветов.
— Это больному, — весело сказала она.
— Какие замечательные цветы, — воскликнула Рина и встала, чтобы принять их. Но сразу все почувствовали себя неловко, и с этим ничего нельзя было поделать.
— Ну… я должен идти, — напряженно сказал Том.
— Уже уходишь? — в тон ему спросил Билл.
— Да, папа. Но я забегу позже. — И он повернулся, чтобы выйти.
— Том, — сказала Стефани, дотронувшись до его руки, и это прикосновение обожгло его, как лед. — Могу ли я сказать тебе кое-что, до того как ты уйдешь?
Он заколебался, но затем кивнул и пропустил ее вперед. В коридоре Том попытался отвести глаза.
— Сказать, что мы должны поговорить, — значит не сказать ничего, — с трудом начала Стефани. — Я прекрасно понимаю, что мне слишком поздно даже называться твоей матерью.
— У меня есть мать, — сказал Том, подняв на нее глаза. — Она там, в палате.
— Я знаю… и никогда не предприму ни малейшей попытки изменить твои чувства к Рине…
— Вам это и не удастся! — И вдруг сам поразился себе. — Боже! Как это ужасно! Я даже не знаю, что сказать.
— Тогда позволь мне, — спокойно сказала Стефани, — несмотря ни на что, ты мой сын. Это что-нибудь да значит. Во всяком случае, для меня. Как бы у нас ни складывались отношения…
— Нет! — вдруг закричал он. — Это ни к чему не приведет. Из-за Сары! Или вы забыли? Я — нет! — И он бросился прочь по коридору.
Стефани прислонилась к стене, закрыла глаза и начала молиться. Когда же все это закончится? Вызывать отвращение у своего собственного сына настолько, что он готов бежать от нее, отказаться от нее, притворяться, что ее не существует, — разве она заслужила это? Как они смогут жить дальше с этим в сердце? Как они смогут пережить это сейчас, как прожить ближайшие несколько дней и недель?
