Кэтрин Сатклифф - Одержимое сердце
Я согласилась, так и не решив, объяснялся ли блеск в его глазах безумием или решимостью. Так или иначе, я была готова рискнуть. Снова я была готова поверить и довериться ему, и сердце мое отказывалось ожесточаться против него. Надежда была как оперенная стрела, нацеленная мне прямо в грудь, и я, повинуясь инстинкту, решила испытать судьбу и сдаться на ее милость, каким бы горьким ни оказался конец.
Николас задул свечу, комната погрузилась в темноту, и мы приготовились ждать.
Глава 22
Мы проговорили шепотом до глубокой ночи. Николас рассказал мне кое-что о своей жизни, то, что мог вспомнить с того момента, когда поцеловал меня на прощание у дверей таверны моего дяди.
Потеря памяти очень его беспокоила, но я его уверила, что, вероятно, он вспомнит все, как только его телу и духу будет отпущено достаточно времени, чтобы достигнуть исцеления. Я объяснила ему, что падение в ледяную воду стало для него шоком и вызвало травму, а уже травмированный мозг легче поддался действию опиума, влияние которого вследствие этого усилилось.
Когда Николас спросил меня, откуда мне это известно, мне пришлось объяснить, что в пору моего пребывания в Оуксе я помогала нескольким докторам, практиковавшим там. В свою очередь, меня лечили и со мной обращались лучше, чем со многими другими пациентами, и разрешали мне читать книги по медицине в качестве развлечения.
Он поощрял меня рассказывать об Оуксе, и я попыталась рассказать об этом времени так бесстрастно, насколько могла. И все же это был тягостный для меня момент. Много раз я замечала, как в тон моего повествования прокрадывалась горечь при воспоминании об ужасных условиях, пренебрежении и жестокости многих сестер и санитарок. Несколько раз Николас нежно касался меня.
— Мне так жаль, — твердил он снова и снова.
Раз он закрыл лицо руками и не отрывал их от лица, пока не успокоился и не смог посмотреть на меня снова.
Мало-помалу мои сомнения в нем улеглись, как это бывало всегда.
Я убедила Николаса рассказать мне о мучивших его кошмарах, доказала, что каким-то образом они должны быть связаны с его воспоминаниями. Как обычно, он говорил о том, что постоянно видел огонь, о том, что ударил Джейн, и этот кошмар повторялся снова и снова, о том, как он выбирался из конюшни, как на его глазах она сгорела.
Это были осколки, фрагменты, кусочки образов, смешавшиеся в хаос. Был ли он к тому времени уже одурманен наркотиком? Он не знал этого наверное, но подозревал, что было именно так. Он подозревал также, что опиум каким-то образом оказал на него действие в день того злополучного происшествия по пути в Йорк. А иначе как можно было бы объяснить то, что он рискнул поехать по еще тонкому льду?
Он говорил о голосах, которые слышал ночью в коридоре возле своей двери. Потом снова упомянул призрачный образ женщины, которую видел в коридоре, на аллее Уолтхэмстоу и в конюшне.
Тут я подняла голову с подушки.
— Но это не было игрой воображения, Николас. Я сама ее видела.
Его темные глаза впились в меня.
— Ты ее видела, — повторил он.
— Да. Первый раз она показалась мне на кладбище в день похорон моей подруги. Тогда мне показалось, что она просто растаяла в тумане. Второй раз я видела ее в нежилом западном крыле дома.
Николас приподнялся на кровати, прижал меня к своей груди.
— Почему ты не рассказала об этом мне?
— Откровенно говоря, дорогой, я в тот момент уже не верила в твою честность. После того как я обнаружила комнату в западном крыле, обставленную так, будто там живут и теперь…
— Комнату? Какую комнату?
— Комнату, в которой она жила. Так я полагаю. Позже я повела туда Тревора, но, когда мы туда вошли, комната выглядела так, будто никто и никогда в ней не жил. И в этот момент я решила, что и сама страдаю от галлюцинаций. Когда мне объяснили, что когда-то там жила Саманта…
— Жила?
— Да, — ответила я. — Что ты или Тревор держали ее там.
— И кто же это объяснил?
— Адриенна.
Сквозь ночной мрак я внимательно вглядывалась в глаза мужа.
— Муж мой, — шепотом спросила я, — ты и Саманта, вы были любовниками?
Николас прижал меня к себе еще сильнее.
— Не могу ответить честно, Мэгги. Столько всего необъяснимого случилось и до и после смерти Джейн, что не могу поклясться. В то время мое безумие достигло пика, или так мне кажется. Я мог сделать девушку своей любовницей. Помню, что она была прелестным созданием, маленькая бледная блондиночка, пожалуй, похожая на Джейн. Возможно, я поцеловал ее раз-другой, нет, не отворачивайся. Ты ведь хотела честного ответа и получила его. Да, я помню, что целовал ее, но что касается остального, не могу сказать.
Разжав наконец крепкие объятия, он задумчиво продолжал:
— Одно мне ясно, Мэгги. Я не придумал эту женщину. Я видел ее. Думаю, она старалась заставить меня поверить в собственное безумие. А я был так близок к тому, чтобы сломаться, Мэгги. Потом явилась ты и спасла меня, и снова заставила поверить в себя.
Наступило долгое молчание, я почувствовала, что уплываю в сон, убаюканная глухим биением сердца моего мужа у самого уха. В какой-то момент, уже засыпая, я услышала, как он сказал:
— Мэгги, я люблю тебя.
Потом погладил меня по волосам, и губы его коснулись моего лба. И мне почудилось, что он плачет.
Этот звук был столь слабым, что сначала я подумала, что мне показалось. Потом я снова услышала его: кто-то трогал дверную ручку.
Я почувствовала, как тело моего мужа, лежавшего возле меня, напряглось. Потом его рука поднялась, и ладонь закрыла мне рот, предупреждая, что следует молчать. Он отодвинулся от меня, потом спустил ноги на пол. Тихо, как кошка, подошел к камину и вооружился кочергой.
Я тоже встала с постели, побуждаемая к действию страхом. Если бы он ушел из комнаты, он мог бы и не вернуться. Бросившись к нему, я зашептала горячо и настоятельно:
— Ник, выйти за дверь было бы глупостью. Останься. Подожди до завтра, и мы увидим этот кошмар до конца, но при свете дня.
Потрепав меня по щеке свободной рукой, он улыбнулся и спросил тихонько:
— Должен ли я расценивать ваши слова как напутствие, леди Малхэм? Может быть, вы решили наконец поверить мне?
Снова кто-то попытался открыть дверь Муж отстранил меня и на цыпочках приблизился к двери, прислушался. Бесшумно вынул ключ из кармана, так же бесшумно вставил в замок. Потом быстрым движением руки откинул болт и распахнул дверь.
Никого.
Он вышел в коридор.
Никого.
Поколебавшись и, видимо, строя в уме план действий, он шагнул в темноту и исчез. Я нетерпеливо ждала, уши мои чутко пытались уловить хоть какой-нибудь звук, глаза напряженно всматривались в темноту, пытаясь что-нибудь разглядеть. Я вышла из комнаты, остановилась в середине темного коридора, похожего на тоннель, бесконечного и пустого, и удивилась тому, насколько быстро тени поглотили фигуру Николаса. Потом я увидела его. Он нес на руках Кевина.
