Кристофер Гортнер - Последняя королева
Лицо его исказила гримаса.
– Потому что он никогда не был моим! Ты сама об этом позаботилась, оставив его со своей матерью. Для меня он не более чем угроза. – Филипп помедлил, и губы его искривились в жуткой ухмылке. – И теперь, после всех твоих выкрутасов, ты полагаешь, будто я позволю тебе сбежать? Думаешь, тебя кто-то защитит? Идиотка! Отец тебя бросил. Даже если бы твоя мавританка до него добралась, толку от этого не было бы никакого. Он бежал от моего войска почти без боя.
– Лжешь! – Я пошарила по столу за моей спиной. – Как бы ни поступил мой отец, его к этому вынудил ты. Он сделал это, чтобы меня защитить!
Филипп грубо расхохотался:
– Тебе всегда нравилось делать вид, будто мир лучше, чем он есть на самом деле. Но я знаю правду. И скажу тебе кое-что еще. Твоего отца нет в Сеговии. Он прислал гонца, когда ты еще только замышляла свой план. Сейчас он на пути в Арагон, а оттуда отправится в Неаполь. Так что твоя дурацкая эскапада была бессмысленна, разве что ты собиралась скакать на своей кляче до самой Италии.
Пальцы мои нащупали на столе травы, и я сунула их в карман плаща.
– Завтра, – рассмеялся Филипп, – ты поедешь со мной в Вальядолид и покажешь кортесам, как ты чтишь своего мужа. Можешь поступить, как подобает даме, или можешь сопротивляться. Но предупреждаю: если выберешь последнее, – схватив за запястье, он привлек меня к себе, и его зубы врезались мне в губы в яростном поцелуе, – я привезу тебя в город в кандалах.
Он отпустил меня. Даже не притронувшись к израненным губам, я посмотрела ему в глаза и сказала, вложив в слова всю свою душу:
– Я еще увижу твой труп.
Затем я шагнула к выходу, навстречу ожидавшим меня стражникам.
Глава 28
В черном платье, под вуалью, я въехала в Вальядолид, тот самый город, где состоялось мое обручение по доверенности. Тогда меня встречали радостные толпы, но теперь я почти физически ощущала их молчание – женщина в трауре среди тысяч мужчин, мать без детей, королева без короны.
Шесть дней я провела взаперти в комнате королевского дворца в Вальядолиде. Городские власти вывешивали знамена по случаю собрания кортесов, но ставни на моих окнах были плотно закрыты. Ко мне не допускали прислугу, еду приносили стражники. Каждое утро ко мне приходил Филипп в сопровождении дона Мануэля и не кого иного, как архиепископа Сиснероса, который настолько похудел, что напоминал окаменевшее дерево. Могущественный кастильский прелат, знавший меня с детства и наверняка поклявшийся исполнять волю моей матери, бесстрастно наблюдал, как Филипп разглагольствует и угрожает мне, требуя подписать добровольное отречение.
– Nunca! – Я разорвала документ в клочья. – Никогда!
На седьмой день открылась дверь, и я увидела на пороге адмирала Фадрике. Позади него, словно призрак, маячил Сиснерос. При виде адмирала сердце мое радостно подпрыгнуло, хотя я и удивилась, каким образом он здесь оказался.
– Я же вам говорил, ее высочество больна, – послышался голос архиепископа. – Ваше превосходительство, вам не обойтись без нашей помощи. Она не в состоянии…
Адмирал поднял руку. Несмотря на то что ему было уже под пятьдесят, он выглядел таким же несгибаемым, как и прежде, в черном бархатном мундире без знаков различия, который он всегда носил с тех пор, как я его помнила. Черты его лица хранили свойственную молодости угловатость, но в черной гриве пробивалась седина, а в уголках тонких губ и вокруг глаз пролегли глубокие морщины. Его мягкий взгляд пробудил во мне внезапную надежду.
– Не допускать старшего члена кортесов к нашему монарху противозаконно, – сказал он, не глядя на Сиснероса. – Прошу, оставьте нас. Я хочу поговорить с ее высочеством наедине.
И адмирал закрыл дверь прямо перед ошеломленным лицом Сиснероса.
– Дон Фадрике! – Я встала, неся перед собой живот, и протянула руку. – Слава богу, что вы здесь. Я… – голос мой сорвался, – я боялась, что на этот раз меня больше не отпустят.
– Прошу меня простить, Su Majestad. – Он низко поклонился. – После смерти ее величества вашей матери я удалился в свои владения в Валенсии. Я был среди тех, кто сопровождал ее тело в Гранаду для погребения в соборе. До недавнего времени я ничего не слышал о случившемся с вами.
– Рада, что вы приехали, – тихо сказала я.
Он усадил меня в кресло и прикоснулся к рукаву:
– Знаете, что про вас говорят? Будто вы не способны править и желаете отдать свою корону мужу. – Он помедлил. – Это правда?
Меня охватил гнев.
– Сеньор, вы знаете меня всю мою жизнь. Вы видели меня ребенком при дворе родителей и встречали, когда я в первый раз вернулась из Фландрии. Как вы сами считаете?
Адмирал не сводил с меня взгляда:
– Полагаю, вам готовят жестокую судьбу, принцесса.
У меня на глазах выступили слезы.
– Да, – запинаясь, пробормотала я. – Меня хотят упрятать подальше, как до этого мою бабушку. Но, клянусь вам, я вовсе не сумасшедшая!
Адмирал молчал. Я затаила дыхание. Заметил ли он зачатки страха, вызванного моим заточением? Понимал ли, что ужас и отчаяние могут в конечном счете привести к безумию, с которым я сражалась изо всех сил, прекрасно представляя, как сейчас выгляжу: беременная женщина, неумытая и одинокая, испытывающая те же муки, что и моя бабушка?
– Я вам верю, – наконец сказал он. – И обещаю: пока я здесь, вам больше никто не причинит вреда. Можете на меня положиться. Я ваш слуга.
Я кивнула, чувствуя, как слезы текут по щекам.
– Не могли бы вы рассказать мне обо всем, что с вами произошло? – попросил он.
– Да, – прошептала я.
* * *Адмирал остался со мной до полуночи. Он распорядился, чтобы нам принесли поесть, и собственноручно снял с окон прибитые гвоздями ставни. Поужинав, мы продолжили разговор, и я поведала ему обо всем случившемся со мной. Когда он наконец ушел, я легла на постель, свернулась клубочком и впервые после многих недель мучений крепко заснула.
Проснувшись десять часов спустя, я обнаружила улучшения: стражники никуда не делись, но мне принесли чистую одежду и предоставили прислугу. Вот только никто из этих людей не мог сравниться с моей любимой Беатрис, которая бежала одновременно со мной и о которой я ничего с тех пор не слышала.
В те дни адмирал еще раз подтвердил свою стойкую приверженность памяти моей матери. Будучи всеми уважаемым представителем знатного рода и защитником прав короны, он рисковал собственной жизнью, явившись прямо в змеиное гнездо, где прочие гранды, вне всякого сомнения, относились к нему с недоверием и страхом. Но ни Филипп, ни дон Мануэль не посмели даже слова сказать против него, и он практически не отходил от меня и ночевал в соседней комнате со своими гвардейцами: по очереди те стояли на страже в коридорах, не позволяя никому приблизиться без его ведома.
