Юлия Леонова - Звезда Любви
— К чему спешка такая? — обиженно просила Юленька. — Ведь тебе отпуск, почитай, до самой Пасхи дали.
— Есть у меня дела, со службой не связанные, — помрачнел Шеховской, откидываясь на подушки, — но тебе о том знать не надобно.
Князь уехал рано, только рассвело, пока пригревавшее уж совсем по-весеннему солнышко не успело еще растопить подмерзшую за ночь жидкую грязь, в которую превратились все окрестные дороги, надеясь без помех одолеть хотя бы половину пути.
Юленька осталась в поместье. Дни потянулись однообразно и уныло, словно и не было той радости, что совсем недавно согревала ее, словно солнышко исчезло из ее жизни вместе с отъездом супруга. Она по-прежнему почти каждый день ходила в маленькую церквушку и, подолгу стоя под образами, тихо молилась, пытаясь изгнать из души те мучительные страхи, что поселились в ней после встречи с цыганкой на ярмарке. Софья Андреевна, заметив, что невестка ее совсем впала в уныние, старалась, как могла, развлечь ее. Дамы подолгу сиживали вечерами за разговорами и рукоделием. Belle-mХre (свекровь) Жюли охотно делилась с невесткой воспоминаниями о неугомонном сорванце, каким рос ее обожаемый Павлуша. Юле нравилось слушать истории о детстве ее супруга, и она вдруг поймала себя на мысли, что ей хочется иметь собственного ребенка, как две капли воды похожего на Павла. Это бы заняло ее пустые и скучные дни. Ведь, как показала жизнь, муж ее не всегда будет рядом с ней, а так у нее было бы о ком заботиться, чем занять себя. Помимо тихих бесед со свекровью, еще одним утешение стали письма Полин. Она писала ей о том, что они с князем Горчаковым решили не отступать от традиции многих молодожёнов и обвенчаться на Красную горку, к вящему удовольствию Докки, которая через три дня после этого объявления уговорила Сержа покинуть столицу и вернуться в Кузьминки. И хотя тон письма сестры был бодрым и радостным, и она писала, с каким нетерпением ожидает дня венчания, чувствовалась в этих строках какая-то нарочитость и недосказанность, как будто она не столько Юлю, сколько сама себя пыталась убедить в том, что пишет.
Иногда из соседней Грачевки приезжала с визитами Мари. Княгиня тепло принимала родственницу, надеясь втайне, что Мари найдет общий язык с Юлей. Девушки и впрямь стали ближе друг другу: как ни противилась этому Мари, но при ее музыкальной одаренности дивный голос молодой княгини не мог не покорить ее, и она с удовольствием аккомпанировала ей. Для Софьи Андреевны не была секретом давняя влюбленность Машеньки в ее красавца-сына, и она даже надеялась когда-то, что Павел обратит внимание на свою кузину, но — не случилось. И как бы ни хороша была Маша, Павел ее славянской красоте предпочел экзотическую внешность Жюли. Княгиня приняла его выбор умом, но не сердцем. Присматриваясь к своей невестке, она украдкой тяжело вздыхала. Юленька внешне напоминала ей маленькую птичку колибри: яркую, красивую, подвижную, с быстрой сменой эмоций на красивом лице, однако за этой внешне хрупкой оболочкой таился целый океан страстей. И хотя сама девушка этого еще не осознала, княгиня, как женщина, умудренная немалым жизненным опытом, умевшая легко и изящно лавировать среди интриг высшего света, остро это почувствовала. Может, от того и противилось все в ней такому выбору единственного сына: с Юленькой его жизнь всегда будет подобна плаванью по бурному морю, тогда как Маша стала бы для него спокойной уютной гаванью.
В середине апреля вернулся Павел. Шеховской, который никогда не любил проводить время в Павлове, вдруг затосковал в Петербурге по тихой деревенской жизни. Но не столько тишина и покой влекли его в родовое гнездо — ведь там осталась та, с которой ему было так хорошо в эти несколько месяцев, что прошли после Рождества.
Тогда он поспешил вернуться в город, обеспокоенный рассказом отца о том, что в особняк на Сергиевскую улицу вновь заявился полицейский урядник, желающий непременно переговорить с молодым князем по делу об убийстве mademoiselle Ла Фонтейн. Поль вспомнил слова директора императорских театров Гедеонова, что его помощник Поплавский принимал самое деятельное участие в жизни актрисы после ее расставания с Шеховским, поэтому князь попытался разыскать Поплавского, но тот как в воду канул. На службе он не появлялся, сказавшись больным, по тому адресу, что дал ему Александр Михайлович, как оказалось, уже давно не проживал, и найти его в огромном городе оказалось делом практически безнадежным. Шеховской с удивлением обнаружил, что квартира Поплавского находилась в аккурат над апартаментами Элен, и у него возникло подозрение, что не только болезнь вынудила Поплавского оставить службу и где-то затаиться. Не раз его посещала мысль, что Аристарху Павловичу может быть кое-что известно о гибели mademoiselle Ла Фонтейн и, возможно, даже имя настоящего убийцы, но доказать ничего не мог.
Сам же Аристарх Павлович, подслушав разговор молодого Шеховского с директором императорских театров Гедеоновым, судьбу свою искушать не стал и, не мешкая, съехал с квартиры, найдя себе другое жилье в противоположном конце столицы. До театра стало добираться далеко и неудобно, но он смирился с этим, ибо это была столь мизерная плата за то, чтобы ощущать себя в некоторой безопасности; когда же молодые Шеховские удалились в имение, он вздохнул с облегчением. Однако узнав, что Павел Николаевич вернулся в столицу и разыскивает его, Поплавский запаниковал. В тот же день он оставил в кабинете Гедеонова записку о том, что простудился и вынужден будет на некоторое время оставить службу, чтобы поправить здоровье. Никто в театре не был осведомлён о его новом месте проживания, и Аристарх счел за лучшее пока затаиться, но не мог же он вечно сидеть в четырех стенах и ожидать, когда князь разыщет его? Отчего-то Поплавский был уверен, что Шеховскому уж давно стала известна правда об убийстве его бывшей любовницы, и разыскивает его Поль только для того, чтобы посчитаться с ним и за смерть прекрасной Элен, и за свое вынужденное пребывание в казематах Петропавловской крепости. Помощник директора императорских театров снова и снова лихорадочно обдумывал свое положение, перебирая в уме различные варианты своего спасения, но, как назло, ничего не приходило ему в голову. Он ведь так хорошо все придумал, и все было именно так, как он и хотел, пока невесть откуда не взялась эта то ли Анна Быстрицкая, то ли Юлия Кошелева с заявлением, что князь провел ночь у нее. Кто и когда признавался в таком, да еще когда тебя и не спрашивают?! И не потому ли она вернулась в Петербург княгиней Шеховской, что заставила князя женитьбой заплатить за спасение от петли? Избавиться бы от нее! Старого-то князя, говорят, женитьба сына на бывшей актрисе не порадовала…
