Роберта Джеллис - Дракон и роза
Если появились слухи, которые могли причинить вред Генриху, то Элизабет знала их происхождение. Генрих тоже знал, но он был слишком добрым, чтобы сказать ей это, слишком добрым.
Но было ли добрым с его стороны взвалить на нее бремя сдерживать ее мать? Почему Генрих, который, казалось, знает все, не знает, что она до сих пор пребывает в ужасе перед своей матерью. Почему он не сделал что-нибудь? Что-нибудь… Что-нибудь, кроме просьбы к ней обуздать свою мать.
Для одного спора с ней она смогла бы набраться мужества, но этим не закончится. Потом будут сцена за сценой, слезы, крики, придирки, язвительные замечания при людях – пока Элизабет, наконец, устанет, уступит ей и закроет на все глаза.
На следующий день дамы были потрясены, когда она настояла на том, чтобы встать и одеться. Она выглядела возбужденно, с темными кругами вокруг усталых глаз. Они не смогли отказать ей в помощи, но один паж был послан бегом за вдовствующей королевой, а другой – за графиней Ричмондской. Элизабет ожидала именно этого и попыталась сосредоточить свои мысли на переодевании, чтобы не дать им обогнать события и так запутаться от страха, что ее язык будет парализован.
Первой к ней подоспела Маргрит. Апартаменты графини примыкали к королевским, да и сама она была более проворной, стройной и, вероятно, более озабоченной по поводу причины такого поведения Элизабет.
– В чем дело, милая, зачем ты встала с постели?
Элизабет попыталась улыбнуться. Ей было необходимо как можно скорее избавиться от матери Генриха, но на руках Маргрит еще не зажили шрамы, которые она ей нанесла во время рождения Артура, к тому же Элизабет чувствовала еще большую привязанность к своей свекрови. Ее собственная мать отказалась подставить свои руки. Она была доброй и невозмутимой, успокаивала Элизабет во время родов, но предложила ей ухватиться за скрученный шелковый шарф, а не за свои собственные руки. Но Элизабет тогда нужна была плоть, которая вздрагивала бы с каждой ее схваткой, и отвечала бы с состраданием на каждый приступ ее боли.
– Я устала лежать. Не ругайте меня, мадам. Я не вставала уже неделю, а сегодня мне захотелось одеться. Я не больна. Сейчас я чувствую себя усталой, но я немного отдохну. Если силы не восстановятся, то я обещаю вернуться в постель. Итак, этого достаточно?
– Конечно, дорогая, если бы это было правдой. Тебе нужно научиться врать у Генриха. Он делает это более убедительно. Что же он наделал? Неужели он сказал тебе, что уже пора вернуться к своим обязанностям? Ты не должна позволять ему заставлять тебя делать то, что нанесет тебе вред. Он скучает без тебя, но не понимает, что…
– Нет, – неуверенно рассмеялась Элизабет. – Он здесь ни при чем. Дорогая мадам, я давно не видела матери, так готовой обвинять своего сына из-за капризов своей невестки. Генрих очень хорошо относится ко мне.
– Да, но он никогда не балует себя, а своих людей гоняет до тех пор, пока они не упадут. Не позволяй ему делать это с тобой.
– Мадам, он так ласков со мной. Как вы можете обвинять его… – тут она рассмеялась более искренне. – О мадам, как же мы глупы. Вы помните, как перед свадьбой сказали мне, что Генрих добрый и нежный. Я не поверила вам тогда, а теперь я говорю вам то же самое, и вы не верите мне. Не беспокойтесь обо мне. Я обещаю, что скоро вернусь в постель. Мне хочется только немного посидеть и… и, извините, побыть одной.
Это была просьба уйти, хотя и мягкая, и даже мать короля не смогла ее игнорировать. Маргрит не убедили объяснения Элизабет, но она решила дать ей побыть одной. В конце концов, каким бы ни было беспокойство Элизабет, она не хотела чужого вмешательства. Она чувствовала, что Элизабет имеет достаточно взаимопонимания с Генрихом, чтобы обойтись без материнского…
Обойтись! Маргрит была в ужасе как от того, что применила это слово, так и от его действительного значения. Я не должна, подумала она, кусая свои губы, не должна вставать между ними.
На мгновение она ощутила прилив ликования при мысли о том, что обладает властью уничтожить отношения между сыном и его женой и остаться единственной женщиной в его жизни, но тут же бросилась на колени и начала неистово молиться, прося силы для обуздания подобных желаний и прощения за то, что их имеет.
Между тем в спальню Элизабет вошла вдовствующая королева и, к своему удивлению, нашла ее в одиночестве. Ведь одним из качеств Элизабет, которое ее мать ненавидела все больше, была привычка никогда не оставаться с матерью наедине.
– Элизабет, – сказала она, – ты становишься все глупее, а не умнеешь по мере того, как становишься взрослой. Ты больна. Ложись в постель.
– Я хотела поговорить с тобой, но не вызывать тебя, мама, и это показалось мне лучшим способом. Я вернусь обратно в постель после того, как скажу все, что хочу.
– Таким тоном не разговаривают с матерью, Элизабет.
– Таким тоном не разговаривают с королевой, мама.
– С королевой! – грубо расхохоталась она. – Ты не королева, и никогда ею не станешь. Твой муж использует тебя для достижения своих политических целей, а затем отбросит прочь, как грязную тряпку.
– Не говори мне дурно о Генрихе. Ты не знаешь, как нежно он относится ко мне. Он знает, мама, о твоих злых намерениях по отношению к нему, но ради меня ничего не предпринимает и даже не выражает своего недовольства. Я слышала о лживых россказнях, которые распространяются вокруг Уорвика.
– Кто говорит, что они лживые?
– Я. Генрих не убийца. Вся разница в том, что право быть убийцей младенцев сохранено за истинно королевской семьей – нашей семьей. Не пытайся настроить против Генриха его подданных. Рано или поздно моя власть над ним не сможет защитить тебя.
– Твоя власть над ним! Да это власть ковра, который только просит, чтобы об него вытирали ноги.
– Нет, я так люблю и уважаю своего мужа, что он никогда не поступит со мной подобным образом.
– Элизабет, ты мягкосердечная дура. Я не отрицаю, что он был ласков с тобой во время твоей беременности. Но ты думаешь, что он поступил так ради тебя, а я знаю, что ради ребенка. О, я вижу по твоему лицу, что ты не веришь мне, потому что он до сих пор так любезен. Он хочет еще несколько веточек с королевского дерева. Я говорю тебе, что он ненавидит нас всех: ветви, ствол и корень, потому что именно мы является настоящим королевским деревом. Теперь у тебя есть шанс. Позволь стране избавиться от него, за счет Уорвика или кого-либо другого, и твой ребенок станет королем, а ты… ты станешь регентом, как была бы я, если бы это чудовище Глостер…
– Остановись! – лицо Элизабет было мертвенно бледным, покрыто каплями пота, и она задыхалась от ужаса. Весь тот страх, который она испытывала до своего замужества с Генрихом, который своим спокойствием вселил в нее немного уверенности, теперь ожил перед ее глазами.
