Ферн Майклз - Пленительные объятия
— Полагаю, что Сирене уже давно известно, каким образом сказался брак со Стефаном на ее финансах. Я вообще-то, пришел сюда сегодня по делу. Согласен ли ты меня выслушать или лучше зайти завтра утром?
Несколькими часами позднее, когда Риган и Дикстра уже отбыли, юноша сообщил своему партнеру, что взял отца в долю. Лорд Фаррингтон принял это известие без особого энтузиазма.
— Послушай, — проговорил Калеб, — тебе-то чего беспокоиться? На твоих доходах это никак не отразится, даже наоборот, ведь чем больше денег в обороте, тем выше прибыли… И не заставляй меня, пожалуйста, напоминать тебе, чей это корабль и чьи деньги…
«Парень, похоже, берет Ригана в долю, чтобы таким образом оплатить услуги его жены! — пробормотал себе под нос лорд Фаррингтон. — Посмотрим, посмотрим! У каждого игрока должен оставаться в запасе главный козырь. Пусть нашим козырем будет Камилла!»
ГЛАВА 24
Рэн шла через лужайку позади дома и мурлыкала себе под нос песенку. Утро выдалось ясное. Солнце играло на ухоженных цветниках. Желтое, доходившее девочке до лодыжек платье трепетало в такт слегка раскачивающимся под мягкими порывами ветра бархатцам.
Рэн сняла с себя туфельки и чулки, внимательно оглядевшись при этом по сторонам, чтобы, чего доброго, не попасться на глаза фрау Хольц, которая всеми силами старалась обучить ее приличным манерам. Однако Рэн нравилось шлепать босиком по росе и вдавливать в рыхлую, словно бы губчатую землю свои ступни, сладко немеющие от холода.
Сначала девочка вышла в сад, разыскивая Якоба, который, как она надеялась, поможет нарезать ей свежих цветов для хозяйки. Старика нигде не оказалось, и Рэн подумала, что он задержался на кухне у фрау Хольц, пожелав выпить еще одну чашку кофе. «Ну и прекрасно», — улыбнулась она, ликуя, что сад на время предоставлен ей в безраздельное владение. Действительно, он уже успел стать для Рэн ее маленьким раем. Зеленая лужайка, пышные, ухоженные клумбы, небольшая беседка — все эти угодья казались девочке столь же огромными и прекрасными, как Сент-Джеймский парк. Выросшая в городских трущобах, Рэн сейчас просто упивалась красотами природы и заботливостью окружающих.
Она шла по саду, насвистывая себе под нос какой-то нелепый, ею самой выдуманный мотивчик, останавливаясь иногда, чтобы сорвать цветок, и не замечала, что с другой стороны живой изгороди вслед за ней движется высокий седовласый мужчина. Наконец в том месте, где обе тропинки пересекались, девочка столкнулась со Стефаном. Первым ее движение было вырваться из объятий господина и бежать куда-нибудь без оглядки. Однако Стефан крепко держал свою добычу и не собирался так просто выпускать ее из рук.
— Очаровательная малышка в не менее очаровательном саду, — елейным голоском пропел старый распутник. Под его ботинками отвратительно хрустел гравий, и девочка поняла — поскольку раньше никаких шагов не было слышно, — что хозяин осторожно двигался вслед за ней по мягкой траве, боясь спугнуть жертву.
— Ты что, боишься меня, деточка? — спросил Стефан, кончиками пальцев взяв Рэн за подбородок и заглянув ей в глаза. — Не надо бояться. Когда-то у меня тоже была маленькая девочка, такая же, как ты. Теперь она выросла и даже вышла замуж. Ее зовут Камиллой.
Рэн никогда раньше не слышала, чтобы хозяин упоминал о своей дочери, и ей стало любопытно.
Старик, похоже, никак не мог оторвать взгляда от ног девочки, и та, заметив это, поскорей одернула платье, немного смущенная. Всю жизнь она бегала босиком по улицам Лондона, но до сих пор еще никто не смотрел на ее ноги с таким выражением, с каким смотрел хозяин.
— А где же твои чулки и туфли? — спросил Стефан.
Рэн махнула рукой в сторону беседки, откуда брала начало живая изгородь и где она оставила свои вещи.
— Будь хорошей девочкой, сбегай и принеси их сюда. Я помогу тебе одеться. Я всегда помогал моей маленькой Камилле завязывать ремешки на сандалиях.
Рэн поначалу колебалась, но потом, уступив настояниям господина, сбегала к беседке и почти сразу же вернулась, неся в одной руке туфли, а в другой — тонкие белые чулочки.
— Я, между прочим, могу и сама их надеть, — горделиво заявила Рэн. — Я целую неделю училась завязывать шнуровку и теперь могу сделать это даже с закрытыми глазами.
— Ах, я так любил помогать своей маленькой Камилле! — вздохнул Стефан, опечалившись. — Но теперь она выросла, и я ей больше не нужен!
Не переставая болтать, Стефан проводил Рэн в самый укромный уголок сада и, мягко надавив на худые девчоночьи плечи, усадил ее на скамейку. Потом он встал на одно колено подле малышки и с удвоенным жаром принялся повествовать о своей Камилле.
Загипнотизированная его мягким голосом и отчасти увлекшаяся рассказом о жизни другой маленькой девочки, Рэн позволила Стефану надеть ей на ноги чулки. Прежнего смущения как не бывало. Хозяин смотрел прямо в глаза крохе и продолжал усиленно работать пальцами, не забывая, естественно, потчевать свою жертву наспех состряпанной байкой. Однако когда Рэн вдруг посмотрела на старика и заметила до крайности нелепое выражение его лица, она вдруг испугалась чего-то — чего-то такого, что пока еще не могло быть высказано в словах. Со Стефаном происходили странные вещи. Язык у него начал вдруг почему-то заплетаться, губы пересохли, глаза заволокло мутной пеленой. Даже чулками он как-то перестал интересоваться. Его пальцы жадно блуждали по гладким бедрам девочки.
Рэн в ужасе уставилась на Стефана, уже не слушая, что он там бормочет. От испуга она задрожала.
Девочке вспомнилось, как однажды, когда она улеглась спать на скамейке в аллее, из темноты вдруг выплыла интересная парочка — проститутка и ее клиент. Они разбудили Рэн, но той хватило ума никак не обнаружить себя — ни шорохом, ни тем более вскриком. Проститутка прислонилась к стене ближайшего дома, и мужчина с жадностью набросился на ее тело.
Мужчина всем своим телом приник к проститутке и как-то судорожно задергался, хрипя при этом и иногда выкрикивая бранные слова. На его лице, освещаемом луной, появилось то же самое выражение, которое Рэн видела сейчас на лице своего господина.
Едва пальцы Стефана стали подбираться к ее паху, девочка вскочила со скамейки и во весь дух бросилась бежать к дому.
* * *Дни шли за днями, и фрау Хольц все больше привязывалась к своей воспитаннице. Они с Рэн хлопотали с утра на кухне, помогали Якобу в оранжерее, болтали с ним и Виллемом, нанявшимися к Стефану в качестве конюха и садовника, но не подававшими виду, что знакомы здесь с кем бы то ни было. По вечерам, подоткнув девочке одеяло, добрая немка рассказывала ей пленительные истории о том, как живут люди на Островах Пряностей.
