Жюльетта Бенцони - Талисман Карла Смелого
– Где ты был? – поинтересовался Адальбер.
– Говорил по телефону. С Ланглуа.
– Так поздно?!
– Сейчас только одиннадцать, и он сам только что поговорил со своим коллегой из Брюсселя. Примерно два часа тому назад произошло весьма печальное событие.
– А можно без предисловий, прямо к делу! – поторопил Адальбер.
– Агату Тиммерманс сбил на улице автомобиль. Она направлялась на улицу Луиз пообедать с друзьями, машина сшибла ее и тут же уехала, не оставив следов.
– А сама Агата? Погибла? – понизив голос, спросила госпожа де Соммьер.
– Нет, но в очень тяжелом состоянии. Неизвестно, придет ли она в сознание. Ланглуа хочет, чтобы ее мать была предупреждена, и желает, чтобы мы приехали в Париж. По крайней мере один из нас.
Глава 12
Неожиданный удар по возвращении...
– Его появление здесь в то время, как какой-то шоферюга отправляет к праотцам его последнюю официальную любовницу, вовсе не доказательство невиновности этого пройдохи, – заявил Водре-Шомар и стукнул кулаком по столу. – В распоряжении этого негодяя, я полагаю, целая шайка!
– Шайка не шайка, но два-три помощника, безусловно, есть, – согласился Альдо.
– Да и одного достаточно, только ловкого, чтобы сбить кого-то на улице и умчаться.
Юбер, Адальбер и Альдо сидели в кабинете Водре-Шомара. Праздник окончился. Его завершил самый великолепный из фейерверков, какие только помнили местные жители. Никому в окрестностях усадьбы и возле озера не удалось в этот день рано улечься спать. Оглушительными аплодисментами был встречен расцветший в небе герб Франш-Конте, каким он был в эпоху, когда строился этот замечательный дом.
Последний тост с "желтым вином", и гости разошлись по домам. Пешеходы брели неверными шагами, кое-кого провожали домой жандармы, а приехавшие на автомобилях пересели на велосипеды, раздобытые по соседству у знакомых или привезенные с собой в багажнике.
Шумный разъезд напоминал весьма своеобразный концерт, потому что у многих рвались из души любимые песни, и, очутившись за порогом, они спешили их допеть.
Адальбер закурил сигарету.
– Полагаю, палач дал промашку, если жертва осталась жива, – сказал он, пожимая плечами. – Без сознания, но жива. Мне кажется, этим нужно воспользоваться и узнать хоть что-нибудь!
– Именно так намерен поступить Ланглуа. Думаю, он уже в пути. Во всяком случае, уж точно садится в машину. У него шофер настоящий ас. Гонит быстрее любого поезда. Он выиграл гонку "24 часа Ле-Мана"[44]. Вместе со своим патроном, разумеется. Но после перелома бедра Ланглуа уже не так в себе уверен.
– Ты никогда мне об этом не рассказывал, – внезапно оживившись, воскликнул Адальбер. – А почему бы нам не устроить гонки между собой, по-дружески?
– Сейчас комиссару не до гонок, как ты понимаешь. Он позвонит нам завтра около полудня и сообщит о своем решении.
– О каком решении? Насколько я знаю, мы пока не служим в полиции! Мы, так сказать, вольные стрелки.
– Ты забываешь одну вещь: только мы и он знаем, где находится сейчас мать несчастной ненормальной Агаты. И поэтому мы будем делать то, что скажет Ланглуа. Неукоснительно.
Мари-Анжелин распахнула дверь перед мадемуазель Клотильдой с большим подносом.
– Кто хочет чашку горячего шоколада перед сном? Слуги все без рук и без ног, и я отправила их спать, а мы сами сварили вам по чашечке. Утро, мне кажется, очень свежее!
– А тетя Амели?
– Ей отнесли первой. Она уже в спальне, – весело сообщила Клотильда. – Маркиза сказала, что ей есть о чем подумать, и она желает вам всем спокойной ночи.
– И правильно, – сказал Адальбер, подавляя зевок. – Шоколад – гениальная идея, но пора дать отдых нашим бедным мозгам. А я, если еще хоть полчаса пробуду в бальных туфлях, то точно раплачусь! Размышлять лучше всего в тапочках.
Он со вздохом облегчения снял безупречные лаковые ботинки, пожелал всем спокойной ночи и отправился в спальню в черных шелковых носках.
Все разошлись по спальням по примеру разумного Адальбера. Одно за другим гасли окна старого дома, и, наконец, он погрузился в темноту, издав что-то вроде вздоха облегчения.
Одна Мари-Анжелин все еще стояла у окна, завернувшись в большую синюю шаль. Сейчас она снимет драгоценности и бальное платье, снова накинет шаль, в которой ей так уютно, и бесшумно выскользнет из дома, чтобы успеть к семи часам на мессу к аббату Турпену. К сожалению, сегодня ей не придется причащаться. Рассердившись на Альдо, она позабыла обо всем и выпила чашку шоколада. Она больше не сердилась, но все равно не могла понять, зачем ему понадобилось вмешиваться в историю, которая совсем его не касалась? Зачем объявлять, что у Хагенталя уже есть невеста в Брюсселе?
Сказать об этом – значит перебросить мостик между Мари де Режий и Хуго! Если Хуго любит ее – а все говорит о том, что он ее любит, – он поспешит попросить ее руки, и она будет счастлива отдать ему руку и сердце. Разве можно сравнить старого с молодым? Да и разве можно обрадоваться, что стала мачехой любимому?..
И хотя внутренний голос подсказывал Мари-Анжелин, что факелы Гименея зажгутся для молодого Хагенталя еще не скоро, ее не радовало будущее счастье Мари и Хуго.
Но если вдруг мечты уносили ее очень далеко, она все равно не могла себе представить, что остается здесь, отпускает госпожу де Соммьер одну в Париж, оставляет дом, где ее любят и доверяют. И, собственно, ради чего? Ради человека, который моложе ее на несколько лет, который никогда и не помышлял о ней как о своей невесте...
Так что Мари-Анжелин если и просила чего-то у Бога, то только того, чтобы Он погасил в ее сердце любовь, которая отравляет ей жизнь. Как хорошо ей жилось до того, как случилась драма в церкви Святого Августина! Прекрасные драгоценности, окутанные мерцающим ореолом легенд, таили в себе смертельный яд. Они были по-настоящему опасны. Искатели рисковали всерьез. Они рисковали жизнью.
Но зато как торжествовали в случае удачи!
Нет, она не могла допустить, чтобы эти необычайные события, пусть даже очень опасные, прошли мимо нее! Она не могла в них не поучаствовать!
Да, три рубина, о которых сейчас шла речь, не так уж и знамениты. Но это не подделка, Филипп Бургундский купил не три камня, а шесть, и эти три не были знаменитыми "братьями". Они никогда не блестели на головном уборе герцога – таком прославленном! – они сияли на груди любовницы. И значит, не были частью талисмана. Талисмана, который невозможно восстановить – даже если бы Кледерман согласился расстаться с подлинными "Тремя братьями", – потому что нет главного: голубого бриллианта Бургундских герцогов.
