Раб моего мужа - Марья Зеленая
Вдруг Самсон резко отпрянул от нее.
— Кто-то идет! — шепнул он. — Потуши фонарь!
Элизабет быстро подхватила фонарь с земли, задула свечу и прислушалась. Вначале было тихо, но потом раздался шорох шагов, и во мраке показался огонек.
Сердце учащенно забилось, подмышки взмокли. Элизабет в панике схватила корзинку, фонарь и кинулась прочь. Пробежав в кромешной тьме несколько ярдов, она наткнулась на стену сарая и остановилась.
«Тихо! Замри!» — приказала она себе и застыла, прижимаясь к шершавым доскам. В темноте ее не заметят, нужно только унять дыхание, с шумом рвущееся из груди.
Взглянув на столб, она увидела возле него огонек свечи.
— Люси? Что ты тут делаешь? — долетел до ее ушей голос Самсона.
Элизабет обомлела. Люси? А она какого черта сюда явилась? Нет, конечно, пусть лучше это будет Люси, чем Джеймс или Билл Браун, но все же…
— Вот видишь, Самсон, к чему привели твои шашни с хозяйкой? — с горечью заговорила Люси. — А я ведь предупреждала…
— Нет у меня с ней никаких шашней. С чего ты взяла?
— Уж мне-то сказочки не рассказывай, я не вчера на свет родилась. Она белая, Самсон, а ты — черномазый. Мы для них игрушки. Посмотри, что ее муженек сделал со мной. Пока я была ему мила, то жила в Большом Доме, спала на мягкой кровати, он дарил мне платья и побрякушки. А как надоела — выгнал в поле и… — Люси на миг осеклась, — … продал Майка, хоть и обещал, что никогда его не продаст.
— Мне очень жаль, но зачем ты мне это рассказываешь? У меня с мисс Элизабет ничего нет.
— Отпирайся, не отпирайся, меня не проведешь. Но тут такое дело, Самсон: когда черная девка ложится под белого, это одно. А вот когда ниггер посягает на белую госпожу… Ты слыхал о черномазом с плантации Филлипсов?
Эта фамилия показалась Элизабет знакомой…
— Нет, — буркнул Самсон.
— Ну так слушай. Говорят, хозяйка положила на него глаз. Он, ясен пень, отпирался как мог: кому охота рисковать своей шкурой? А она ему пригрозила, мол, не ляжешь со мной — скажу своему мужу, что ты меня снасильничать пытался. Ну ниггер и поддался, а что было делать? Только ничего путного из этого не вышло.
Тут Элизабет вспомнила эту историю и догадалась, чем все закончится.
— Доигралась хозяйка, — продолжала Люси, — цветного младенца родила. Муж взбеленился, ее саму и ребенка на месте пришиб, а ниггера кастрировал. По кусочку, говорят, отрезал… Смотри, Самсон, как бы и тебе не лишиться самого дорогого.
Ответом ей послужило невнятное фырканье.
— А потом он взял, и подвесил негра за ребро на мясницкий крюк, почитай, что свиную тушу. Говорят, бедолага еще два дня на нем корчился, прежде чем испустить дух.
Люси говорила спокойным голосом, а у Элизабет вставали дыбом волоски на руках. Если Джеймс пришел в такую ярость из-за какой-то книжки, то что бы он сделал, узнав, что раб соблазнил его жену?
— Ты зачем пришла, Люси? — невозмутимо поинтересовался Самсон.
— Хороший ты парень, Самсон, хоть и дурак. Жалко мне тебя. Вот, каши тебе принесла поесть.
— Спасибо, негритянка, но я не голоден.
— Вот как? Кто-то уже успел тебя покормить?
— Нет. С чего ты взяла?
— Вон, у тебя крошки застряли в бороде. Неужто наша белая госпожа приходила утешить страдальца? Или ты водишь шашни с кем-то еще?
— Нет, Люси. Лучше иди, пока тебя никто не застукал.
— Ну что ж, как знаешь.
Элизабет увидела, как огонек свечи удаляется от столба. После подслушанного разговора ей стало не по себе. Нужно быть крайне осторожной, чтобы Джеймс не укрепился в своих подозрениях. Какое-то время лучше не видеться с Самсоном, иначе это плохо кончится для них двоих.
Зябко кутаясь в плащ, Элизабет дождалась, пока огонек окончательно скроется из виду, и вновь подошла к столбу.
— Я все слышала, — сходу сказала она. — И мне страшно.
— Да ладно, будет тебе, — нарочито беззаботно ответил Самсон. — Вечно эта негритянка несет всякую чушь.
— Но нам все равно нужно быть осторожными. Лучше пока не встречаться.
Самсон молчал, и лишь его напряженное сопение доносилось из темноты.
— Знаешь, Лиз, — наконец заговорил он, — у мистера Чарльза я жил почти как свободный человек. Он обращался со мной как с равным, брал в поездки, позволял читать. А здесь ко мне относятся как к скоту. Работай, работай, работай, пока не сдохнешь. Повезет еще, если тебя не забьют до смерти, потому что левой пятке хозяина так захотелось.
Элизабет слушала, не перебивая. Похоже, Самсон долго держал это в себе, а сейчас его прорвало словно плотину.
— Чинил я недавно ограду загона, — продолжал он. — Так этот сукин сын Браун встал над душой и давай нудить: «Не туда доску прибиваешь, ниггер криворукий, выше бери!» Я ему говорю: «Мистер Браун, доска там, где надо, просто с того места, где вы стоите, кажется, что она слишком низко».
— А он что?
— Взбесился, начал орать. Рожа красная, глаза навыкате, слюни летят. И знаешь, Лиз, так мне захотелось взять молоток и долбануть его по башке, чтобы мозги в разные стороны… Но я сдержался. «Нет, — сказал я себе, — если я проломлю череп этому куску дерьма, то меня вздернут, и я больше не увижу мою маленькую белую мисс». Сцепил, в общем, зубы и приколотил эту треклятую доску, как хотел Браун.
— И как? — хмыкнула Элизабет. — Он остался доволен?
— Какой там. Сказал, что теперь слишком высоко, и велел переделывать.
— Вот болван!
— Он же белый, ему видней, — проворчал Самсон. — Ты права, Лиз, нам нужно быть осторожными. Только…
Он осекся, и Элизабет услышала, как он тяжело сглотнул.
— Что? — спросила она.
— Не бросай меня. Я не прошу приходить ко мне в конюшню или куда-то еще. Но… я должен знать, что нужен тебе.
Она погладила его по щеке.
— Ты нужен мне, Самсон, — тихо сказала она.
Он поцеловал ее ладонь.
— А теперь беги. Тебя могут здесь увидать.
— Сейчас. — Элизабет принялась рыться в корзине. — Я принесла тебе немного виски.
— Виски? Это хорошо. Я тут замерз как собака.
Элизабет достала тыквенную бутылку, выдернула пробку, и в воздухе расплылся резкий запах спиртного.
— Вот.
Она поднесла бутылку Самсону к губам. Тот сделал глоток и крякнул.
— Ух! Крепкий! — выдохнул он.
— Еще?
— Давай еще пару глотков. Прямо чувствую, как согреваюсь.
Элизабет позволила ему еще немного выпить. А потом зачем-то поднесла горлышко к носу и понюхала. От резкого запаха заслезились глаза.
