Лаура Кинсейл - Летящая на пламя
Если люди, казалось, не вызывали у пингвинов особого беспокойства, появление Наполеона наделало в колонии настоящий переполох. К нему сразу же бросилось несколько разъяренных птиц, громко верещавших и махавших крылышками. Они сбили беднягу с ног. Наполеон вновь поднялся, отскочил назад, но и там его атаковали столь же яростно старожилы колонии. Бедняга попытался оказать им сопротивление, но ничего не вышло, он устремился в другую сторону, но отовсюду на него сыпались удары.
Олимпия хотела броситься к нему на подмогу, но Шеридан остановил ее.
— Они же убьют его! — воскликнула Олимпия.
— Мы ничем не можем помочь ему, — возразил Шеридан. Олимпия хмуро наблюдала за царящей вокруг суматохой.
Теперь она, пожалуй, не смогла бы отличить Наполеона от остальных пингвинов, если бы не агрессивность последних. Воспитанник Шеридана выделялся только тем, что с громкими криками пытался увернуться от теснивших его со всех сторон сородичей, спускаясь под их напором все ниже и ниже по скале.
— Боже мой, что мы наделали! Неужели они ненавидят этого беднягу из-за нас? — простонала Олимпия.
Шеридан молча наблюдал за происходящим.
— Посмотри! — внезапно сказал он.
Наполеона мало-помалу вытеснили с участка гнездовий туда, где расположилась группа пингвинов, лениво взирающих на мир и на тех своих соплеменников, кто усердно собирал камешки и суетился вокруг своего гнезда. Наполеон, преследуемый одним особенно агрессивно настроенным сородичем, который чуть не выщипал все перья из его хвостика, стремглав влетел туда.
Олимпия сразу же насторожилась, ожидая, что на него нападут. И действительно возник небольшой переполох, когда ворвавшийся в тесные ряды неподвижно сидящих птиц Наполеон налетел на одного из дремлющих пингвинов. Стая заволновалась, раздались недовольные крики. Когда, успокоившись, пингвин отошел к своему гнезду и стал мирно чистить клювом оперение, волнение среди птиц улеглось. Олимпия с удивлением заметила, что Наполеон смешался с остальными сородичами и стал совершенно не отличим от них. Шеридан засмеялся.
— Итак, наш Наполеон принят в Клуб скучающих молодых холостяков.
— Или, может быть, стал одним из изгоев. Капитан обнял Олимпию.
— Не думаю. Это сильный и красивый пингвин. Когда он встретит свою подружку, то не упустит ее. — Шеридан взглянул сверху вниз на Олимпию с улыбкой на устах. — Не забывай, кто его воспитатель!
— Ты думаешь, что это меня может успокоить? Теперь я, напротив, уверена, что он свяжется с дурной компанией!
Шеридан шутливо ущипнул ее, и Олимпия взвизгнула. Затем он наклонился к ней и поцеловал в висок.
— Прежде чем мы узнаем, удалось ли тебе внушить моему воспитаннику свои высокие моральные идеи, я, пожалуй, проверю прямо сейчас, обладаешь ли ты сама склонностью к греху!
— Но не здесь же, право! — Олимпия задохнулась от возмущения и попыталась вырваться из его рук в тот момент, когда он начал уже расстегивать ей платье на спине.
— А где? — спросил он, целуя ее в шею. — Где, по-твоему, мы должны заняться этим?
— Ну хорошо, я…
— На вершине скалы? — Шеридан схватил ее на руки и начал взбираться по пологому откосу.
— Подожди! — Олимпия ударила его по плечу. — Я слишком тяжелая. Ты надорвешься!
Он засмеялся.
— Я же не надорвался, ежедневно таская валуны и сырой торф! Не будь такой занудой. Кроме того, ты сильно похудела за последнее время. — Правда? — радостно спросила Олимпия.
— Ей-богу. И как только мы снова вернемся в лоно цивилизации, я начну откармливать тебя конфетами и пудингами.
Он взошел на гребень откоса, где гулял ветер, и опустил ее на ноги.
— Мне действительно кажется, что платье сидит на мне более свободно, — довольная собой, заявила Олимпия, ощупывая свою талию.
Шеридан хмыкнул и погладил ее грудь.
— Ты понятия не имеешь, что такое красивая женская фигура. Ты просто чахнешь на глазах.
— Я бы этого не сказала.
— Ты становишься прозрачной, я должен… — Он заключил ее в объятия.
— Шеридан, — внезапно прервала его Олимпия, замирая на месте, и вдруг рванулась вперед, указывая на море: — Посмотри!
— Слава Богу! — без конца повторял капитан Фицхью. — Слава Богу!
Он обнял Олимпию за плечи сразу же, как только она ступила на борт «Терьера», и прижал ее к груди, но, вовремя опомнившись, выпустил девушку из объятий, отступил на шаг и неловко подал руку поднявшемуся по трапу Шеридану.
— Честно говоря, я уже не рассчитывал найти вас в живых, сэр! Это просто чудо! Милость Божья!
Шеридан пожал протянутую руку и взглянул на шеренгу выстроившихся морских офицеров, туда, где сидел закутанный в одеяло Мустафа.
— Похоже, — сухо заметил Шеридан, — что чудо произошло не без помощи некоторых вполне земных созданий.
Слуга поклонился ему.
— Машаллах! — воскликнул он.
— Впрочем, это вполне понятно.
— Да, ваш слуга — великолепный парень. Он сбежал с «Федры», когда та, стараясь остаться незамеченной, ненадолго бросила якорь в гавани Буэнос-Айреса, и сразу же разыскал меня. Вам чертовски повезло, что я находился в это время в порту, потому что вряд ли кто-нибудь, кроме меня, поверил бы Мустафе. — Говоря все это, капитан Фицхью не сводил глаз с Олимпии. — Я сам с трудом поверил в эту невероятную историю. Но можете не сомневаться, капитан Дрейк, мы сумели найти управу на разбойников, захвативших «Федру». Американский консул, правда, начал тянуть волынку, рассуждая о необходимости судебного процесса и запроса о выдаче этих головорезов, но, к счастью, нашелся другой, менее щепетильный янки, капитан с американского фрегата, который, узнав о судьбе Уэбстера, перевешал негодяев без суда и следствия. Однако что же мы тут стоим? Прошу вас, пойдемте… — И капитан Фицхью взял даму под руку. — Мы поговорим обо всем этом позже. А сейчас вам надо переодеться и хорошенько поесть. Я взял ваши дорожные сундуки с «Федры», мисс Дрейк. Ваша каюта готова и ждет вас. Кок по моему приказу готовит сейчас ваш любимый мясной пирог и скоро подаст его на стол. В Аргентине мы сделали изрядный запас говядины и муки.
— Рогалики… — мечтательно произнес Шеридан, — свежие рогалики…
Фицхью улыбнулся.
— Лейтенант! — обратился он к офицеру, стоявшему рядом с ним. — Сообщите о желании мистера Дрейка стюарду. Пусть подадут к столу свежие рогалики.
Олимпия и Шеридан обменялись многозначительными взглядами, сгорая от нетерпения сесть за обеденный стол. Но затем они вынуждены были расстаться. Олимпия направилась в свою просторную, безупречно чистую каюту, которую занимала раньше, а Шеридан — туда, куда его определил капитан Фицхью.
