Анн Голон - Анжелика. Мученик Нотр-Дама
Теперь Анжелика видела перед собой молодого человека с грубыми чертами лица и короткими вьющимися черными волосами над высоким лбом. Глубоко сидящие карие глаза под густыми бровями смотрели на нее в упор, и в них читалось беспокойство.
Анжелика поднесла руку к горлу: у нее перехватило дыхание. Она бы закричала, но не смогла. Наконец одними губами, как глухой, который не слышит собственного голоса, она произнесла:
— Ни… ко… ля.
Губы мужчины растянулись в улыбке.
— Да, это я. Ты меня узнала?
Она поглядела на бесформенную кучку вещей на полу у табурета: парик, черная повязка…
— Так… это тебя называют Весельчаком?
Он выпрямился и стукнул себя могучим кулаком в грудь так, что она загудела, как барабан.
— Да! Я — Весельчак, знаменитый вор с Нового моста. Я многого добился с тех пор, как мы с тобой виделись в последний раз, что скажешь?
Она смотрела на него, по-прежнему лежа среди поношенных плащей, не в силах даже пошевельнуться. Густой, как дым, туман медленными тяжелыми клубами вваливался в комнату через решетку бойницы, и это усиливало ее уверенность в том, что она бредит. Стоящий перед ней оборванец, этот Геркулес в лохмотьях, с черной бородой, который колотит себя кулаком в грудь — не более чем странное видение. Я — Николя… Я — Весельчак… Она подумала, что снова теряет сознание.
Мужчина рывком встал и принялся ходить взад и вперед по комнате, не спуская с нее глаз.
— В лесах хорошо, пока тепло. Я сперва прибился к контрабандистам, перевозившим соль, а потом набрел на банду в лесах Меркера[88]: бывшие наемные рабочие и крестьяне с севера, бежавшие каторжники. Они были хорошей командой. И я остался с ними. Мы грабили путников на дороге, ведущей из Парижа в Нант. Но в лесах хорошо, когда тепло. А зимой нужно возвращаться в город. Не так-то это просто… Мы были в Туре и в Шатодене, а потом добрались до Парижа. Хуже всего — что за нами по пятам гнались эти охотнички на нищих и мошенников. Тем, кто попадется им в лапы, они сбривают брови и половину бороды и — давай, дружок, поворачивай назад, по домам, в свою сожженную деревню, на свои разоренные поля или в армию! А то еще угодишь в Генеральный госпиталь[89] или, того хуже, в Шатле — это если вдруг в твоем кармане найдут кусок хлеба, который тебе сунула булочница, потому что ей больше нечего было тебе дать! Но я шел осторожно, прятался в безопасных местах: в подвалах домов, в водостоках и канавах, а еще в лодках на льду вдоль Сены от самого Сен-Клу — ведь стояла зима! Оп-ля, с одной лодки на другую! И вот как-то ночью мы все, как крысы, добрались до Парижа…
Она слабым голосом сказала:
— Неужели ты мог пасть так низко?
Он вздрогнул и склонился над ней с перекошенным от гнева лицом:
— А ты?
Анжелика оглядела свое рваное платье. Ее растрепанные, спутанные волосы выбивались из-под чепчика, который она стала носить, подражая городским простолюдинкам.
— Это не одно и то же, — сказала она.
Николя заскрежетал зубами, у него вырвалось злобное рычание:
— Ну уж нет! Теперь… это почти одно и то же. Ты слышишь… девка!
Анжелика смотрела на него со слабой и какой-то далекой улыбкой… Это точно был Николя. Она снова видела, как он стоит на лесной полянке с пригоршней земляники, и на него падает солнечный луч. А на лице у него такое же точно, как сейчас, жестокое и мстительное выражение… Да, в ее памяти понемногу всплывали сцены прошлого. Он так же наклонялся к ней… Тот Николя был более неуклюжим — деревенский пастушок! — но и тогда угадывалось что-то необычное в этом юноше. Анжелика вдруг вспомнила его, протягивающим ей землянику в весеннем лесу с его нежной зеленью. Тогда Николя переполняла животная страсть, и он спрятал руки за спину, чтобы избежать искушения схватить ее, принудить к любви:
— Я хочу тебе сказать… в моей жизни была только ты… А я — неприкаянный, не могу найти себе место, болтаюсь то тут, то там, и сам не знаю, зачем это нужно… Мое место — рядом с тобой.
Недурно сказано для деревенщины. Хотя на самом деле его настоящее место было именно здесь: страшный, наглый главарь парижской банды!.. Место, подходящее для никчемных людей, которые предпочитают не надрываться, а отбирать у других все, что им заблагорассудится… Такая склонность угадывалась в нем еще в те времена, когда он оставлял стадо, чтобы стащить завтрак у других пастушков. А Анжелика была его сообщницей!
Она одним рывком села на постели и в упор посмотрела на него.
— Я запрещаю тебе оскорблять меня. Я никогда не была для тебя девкой. А сейчас дай мне что-нибудь поесть. Я голодна.
В самом деле, внезапный резкий приступ голода доводил ее почти до дурноты.
Эта атака, видимо, обескуражила Николя Весельчака.
— Лежи, — сказал он, — сейчас мы все устроим.
Он схватил железный прут и ударил им по медному гонгу, сверкавшему на стене, словно солнечный диск. Тут же с лестницы послышался стук деревянных башмаков, и в дверь просунулась удивленная физиономия. Николя ткнул пальцем на вошедшего:
— Анжелика, это Хвастун. Один из наших карманников. Он же — тот редкостный болван, который в прошлом месяце попался, да так, что его засадили в позорный столб. Поэтому он у меня пока занимается стряпней, а тем временем покупатели на Центральном рынке подзабудут его рожу. А там мы напялим на него парик — и вперед, ножницы! Берегитесь, кошельки! Что у нас там в котелке, лентяй?
Хвастун шмыгнул носом и вытерся рукавом:
— Свиные ножки с капустой, хозяин.
— Сам ты свинья! — заорал Весельчак. — Разве можно этим угощать даму?
— Не знаю, хозяин…
— Сойдет, — потеряла терпение Анжелика.
Запах еды чуть не довел ее до обморока. До чего же унизителен этот голод, который начинает терзать ее в самые важные и драматические моменты жизни. И чем хуже обстоят дела, тем сильнее голод!
Хвастун вернулся с деревянной миской в руках, полной капусты и студенистого голья, а впереди него вышагивал Баркароль. Он подпрыгнул, а затем поприветствовал Анжелику, словно галантный кавалер, шаркнув маленькой пухлой ножкой и взмахнув большущей шляпой. Это была по-настоящему смешная пародия на придворные манеры. На лице его читался живой ум, и его можно было даже назвать привлекательным. Быть может, именно из-за этого, несмотря на уродство, карлик сразу пришелся Анжелике по душе.
— Сдается мне, Весельчак, ты доволен своим новым приобретением, — сказал он, подмигнув Николя. — Но что об этом подумает маркиза Полька?
— Заткнись, — проворчал главарь, — да и по какому праву ты посмел заявиться в мою берлогу?
