Анна-Мария Зелинко - Дезире
— Ваше сиятельство, — сказала я, — дорогой князь Понте-Корво!
От звука моего голоса он подскочил.
— Боже мой! Дезире!
В два прыжка он был возле меня.
— Твоя рана еще болит, — спросила я между двумя поцелуями.
— Да. Особенно когда ты прижимаешь ее рукой, как сейчас.
Я отдернула руку.
— Я буду целовать тебя, не обнимая.
— Разве получится? Попробуем!
Я села к нему на колени и спросила, показывая на огромную книгу на бюро:
— Что ты читаешь?
— Юриспруденцию. Сержант должен много читать, если он хочет управлять всей Северной Германией и всеми ганзейскими городами.
— Ганзейские города, что это такое?
— Гамбург, Любек, Бремен. И не забудь, что на моей совести остались и Ганновер, и Ансбах.
Я закрыла книгу и примостилась поудобнее на его коленях.
— Оскар был болен, а ты оставил нас одних, — прошептала я. — Ты был ранен и так далеко от меня!
Он зажал мне рот поцелуем.
— Девчурка, девчурка! — говорил он, прижимая меня к себе.
Дверь широко отворилась, и мы на минуту отпрянули друг от друга. На пороге стояли Фернан и Мари.
— Мари спрашивает, где княгиня будет спать, — закричал Фернан тоном обвинения. — Она хочет разобрать чемоданы.
Я поняла, что он страшно недоволен появлением Мари.
— Эжени не может ночевать в этом клоповом замке, — сказала Мари плаксивым голосом.
— Клопы! Нет ни одного, — закричал Фернан в ответ. — Вы же знаете, что они не живут на таких мокрых стенах, и потом все насекомые боятся холода. У меня в кладовой есть кровати, и даже с балдахинами.
— Клоповый замок! — сказала Мари с раздражением.
— Когда эти двое ссорятся, я чувствую себя опять дома, на улице Сизальпин, — сказал Жан-Батист, смеясь.
Я вспомнила о подарке императора. После ужина я скажу ему, что мы должны будем переехать в дом Моро. Сначала поедим и выпьем вина, а уж потом…
— Фернан, через час княгиня должна иметь сухую, теплую комнату, где она может отдыхать, — сказал Жан-Батист.
— И без клопов, — добавила Мари.
— Мы с княгиней будем ужинать здесь, в моей комнате, через час.
Мы слышали, как они удалялись, ссорясь как обычно. Я опять взобралась на колени Жана-Батиста и рассказывала ему обо всем: о том, как Жюли стала королевой, о коклюше Оскара, о том, что просил передать ему м-сье ван Бетховен.
— Я должна тебе рассказать, что Бетховен не захотел посвятить свою симфонию императору. Он хотел назвать ее «Героическая». В честь воспоминания о том вечере у нас в Ганновере.
— Героическая… А почему бы и нет?..
Фернан накрыл маленький столик. Во время ужина (повар Жана-Батиста приготовил нам превкусного цыпленка), когда Фернан наполнил наши бокалы бургундским, я заметила;
— У тебя серебряные приборы, и даже с монограммой Понте-Корво. А я все еще пользуюсь нашим старым серебром с буквой «Б».
— Отдай серебро мастеру. Пусть он сотрет букву «Б» и выгравирует новые монограммы, Дезире. Теперь тебе нет необходимости экономить, мы очень богаты.
Фернан вышел. Я глубоко вздохнула, вспомнив, как экономно мы жили первое время после свадьбы. Пора было сказать о доме…
— Мы богаче, чем ты думаешь, — начала я. — Император сделал нам подарок — дом.
Жан-Батист поднял голову.
— У тебя масса новостей для меня, девчурка. Мой старый друг Бетховен называет свою симфонию «Героическая» в честь пребывания в нашем доме. Мой старый недруг — император, дарит мне дом. Какой дом?
— Дом генерала Моро, на улице Анжу. Император купил его у мадам Моро.
— Я знаю об этом. За четыреста тысяч франков. Это было несколько месяцев тому назад, и об этом много говорили в офицерских кругах.
Жан-Батист медленно очищал апельсин. Этот апельсин путешествовал через всю Европу. Он прибыл из королевства моей сестры.
Я выпила рюмку ликера. Жан-Батист размышлял.
— Дом Моро! — пробормотал он. — Мой товарищ, генерал Моро, изгнан, а мне император дарит такой подарок как бы в реванш. — Он поднял глаза. — Я получил сегодня письмо, в котором император извещает меня, что дарит мне поместья в Польше и Вестфалии стоимостью в три тысячи франков. Однако он не сообщает ни о доме, ни о твоем приезде. Он хотел влить ложку дегтя в бочку меда, он пытался испортить мне радость свидания с тобой. Это ему удалось!
— Он сказал, что считает твои заслуги в Любеке неоценимыми.
Жан-Батист молчал. Две глубокие вертикальные складки прорезали его лоб.
— Я постараюсь обставить наш новый дом как можно лучше, — сказала я, перебивая его. — Мальчик все время спрашивает о тебе.
— Я не знаю, смогу ли жить в доме Моро. Вероятно, я никогда не буду жить там. Лучше уж я буду приходить туда в гости к тебе и Оскару. — Он помешал угли в камине. — Нужно написать об этом Моро.
— Тебе нельзя с ним переписываться. Ему запрещено сноситься с Европой.
— Император приказал мне ведать ганзейскими городами. Из Любека можно писать в Швецию. Из Швеции письма доставляются в Англию и Америку. А в Швеции у меня есть друзья…
Воспоминание далекое и полузабытое вдруг проснулось во мне. Стокгольм, где-то возле Северного полюса, небо, как свежевыстиранная простыня…
— Кого ты знаешь в Швеции? — спросила я. Жан-Батист встал и, оживленно расхаживая по комнате, начал рассказывать:
— Когда я взял Любек, в плен попали шведские военные — эскадрон шведских драгун.
— Разве мы в состоянии войны со Швецией?
— А с кем мы не в состоянии войны? После Тильзита мир очень непрочен, и шведы примкнули к нашим врагам. Их сумасбродный король решил, что он избран Богом, чтобы свергнуть Наполеона. Это, конечно, религиозный бред.
— Как его зовут?
— Густав. Густав IV, кажется. В Швеции всех королей зовут Карлами или Густавами. Его отец — Густав III — нажил столько врагов, что был убит своими приближенными на костюмированном балу.
— Подумай!.. Какой ужас! Какое варварство… На балу!..
— Во время нашей молодости эти вопросы решались с помощью гильотины, — ответил Жан-Батист иронически. — Об этом трудно судить, но еще труднее обвинять. — Он посмотрел на огонь. Его спокойное настроение возвращалось к нему.
— Сын этого Густава, который был убит, Густав IV послал своих драгун воевать с Францией, и они попали в плен в Любеке. Ну-с, а Швеция меня весьма интересовала, и поскольку я получил возможность познакомиться со шведами, я пригласил шведских офицеров поужинать со мной. Я познакомился с м-сье Мернером, — он запнулся, — подожди, я где-то записал их имена. — Он подошел к бюро.
— Но это не важно, — сказала я. — Продолжай!
— Нет, это важно. Я хочу вспомнить их имена. А. вот м-сье Густав Мернер, Флаш, Ла-Гранже и бароны Лейджонджельем, Банер и Фризендорф.
