Рексана Бекнел - Цветок страсти
Мэдок почесал затылок.
– Я думаю, что дело тут в замках и землях.
Артур горестно кивнул.
– Вчера вечером Уинн все это объясняла.
– Вот как? – удивился Рис.
Артур вздохнул.
– Она говорила, конечно, не о себе и Кливе. Но то, что она рассказала о тебе и Мэдоке, относится и к ним.
– Я не собираюсь жениться! – воскликнул Мэдок.
– Ты передумаешь, когда вырастешь, – уверенно заявила Бронуин.
– Нет, не передумаю.
– Да помолчите же вы! – шикнула на них Изольда и взяла руку Артура. – Так что сказала Уинн?
Артур уставился в землю.
– Она сказала, что лорд Уильям пообещал ей, что Рису и Мэдоку никогда не придется жениться против их воли. – Он посмотрел на братьев. – Запомнили? Она сказала, что вы женитесь, только когда полюбите кого-нибудь. Ваш отец не сможет заставить вас взять в жены девушку из корысти.
– Ну, так что? – спросил Рис. – У нашей Уинн нет ни замка, ни чего-нибудь еще и…
– …у Клива тоже.
Артур послал братьям уничтожающий взгляд.
– В этом-то все и дело. Разве не понятно? Клив хочет иметь замок, а у леди Аделины он есть. Кроме того, ваш отец хочет наградить Клива за то, что он вас нашел.
Ребятишки вновь притихли, пока не заговорила Бронуин:
– Мне не кажется, что леди Аделина хочет выйти за Клива. Дрюс ей нравится больше. Я недавно видела, как она плакала на его плече в саду.
– Лорд Уильям не прав, что заставляет ее выходить за Клива. Это он во всем виноват, – сказала Изольда.
– Но он здесь хозяин, – защищая своего отца, сказал Мэдок. – Потому и отдает приказы.
– Тогда это глупый приказ. И вообще, почему бы ему не придумать новый? Он мог бы приказать, чтобы Клив женился на Уинн, а леди Аделина вышла за Дрюса.
– Но он не хочет изменять свои приказы, – объяснил Артур.
– Он изменил бы их, если бы его попросили Мэдок и Рис.
Все с удивлением посмотрели на Бронуин.
– Он ведь делает все, о чем они просят.
Рис пожал плечами:
– Думаю, мы могли бы попросить.
– Уверена, лорд Уильям жалеет, что не женился на вашей матери, – добавила Бронуин, кивком подтверждая свои слова.
Опять наступила тишина, пока каждый из них думал о неизвестных женщинах, подаривших им жизнь. Потом заговорил Рис:
– Он спросил меня, помню ли я ее.
– Меня тоже, – тихо добавил Мэдок. – Но я не помню. А жаль.
– Он сказал, что такой красивой женщины он никогда больше не встречал. Она была красива и лицом, и душой.
– А я вот не знаю, кто была моя мать, – грустно прошептала Бронуин.
– Наша мать Уинн, – заявил Артур. Хотя ребятишки притихли, погрузившись в печальные размышления, он слегка оживился: – Она хорошая мать, и Клив будет нам хорошим отцом. – Он внимательно посмотрел на Риса и Мэдока. – То, что мы сегодня уезжаем домой, не означает, что нам нужно сдаваться. Здесь останетесь вы. – Он вдруг расхохотался и захлопал в ладоши. – Я знаю! Рис и Мэдок будут нашими разведчиками.
– Как это? – спросил Мэдок.
– Как на войне?
– Почти, – ответил Артур. – Вы ведь знаете, война – это не только сражения. Это еще и стратегия. Так говорит Клив. Он говорит, стратегия очень важна. А еще он сказал мне, что в стратегии я хорошо разбираюсь.
Они выехали, когда солнце было в зените. Хотя лорд Уильям уговаривал ее отложить отъезд до утра, Уинн даже слушать не хотела. Здравые доводы Барриса тоже не нашли в ней отклика. Что касается Дрюса, он был так зол, что Уинн боялась, как бы он вообще не отказался сопровождать их в Уэльс.
Но Уинн было не до их расстроенных чувств. Она сама находилась в таком смятении, что едва держал, а себя в руках. Упаковать вещи. Распорядиться, чтобы кухарка собрала вдоволь провизии. Не забыть палатки.
Голова у нее раскалывалась, и волнами подкатывала тошнота, но она все равно подгоняла себя и всех остальных. Наконец ей осталось лишь надеть дорожный плащ и попрощаться.
Она нашла всех своих питомцев в саду, они окружили лорда Уильяма. Когда к ней повернулось шесть пар глаз, она почувствовала новый приступ боли. В последнее время она была чересчур поглощена собственным горем – потерей возлюбленного и двух дорогих детей. Но детям тоже предстояло расставание друг с другом. По лицу Бронуин уже было видно, что она плакала – ее выдали розовый нос и припухшие глазки. Она и Изольда сидели на коленях у лорда Уильяма, а мальчики расположились у него в ногах.
Уинн проглотила ком в горле, пообещав себе выплакаться как следует, но позже, когда никого не будет рядом. Лишь бы только не сейчас.
– Я… я бы хотела поговорить с ребятами, – с трудом произнесла она.
Лорд Уильям уставился на нее из-под низких седых бровей, словно видел впервые. Он ласково потрепал девочек, а когда они соскользнули с его колен, поднялся и встряхнул накидку с богатой вышивкой. Потом прокашлялся.
– Если я не сумел высказать это раньше, то позволь сказать сейчас, что ты достойна всяческих похвал. Эти дети, все без исключения, сильные и здоровые. И умные. Ты была им хорошей матерью, и я благодарю тебя за это. От всего сердца благодарю.
Горячая похвала так поразила ее, что Уинн смахнула со щеки невольную слезу.
– Я сдержу обещание, – добавил он. – Насчет обучения близнецов и их будущих невест. Они только что напомнили мне, что должны жениться по собственному выбору – по любви, как сказал Рис. Обещаю, что не забуду. А ты, конечно, будешь знать обо всех новостях в их жизни. – Он улыбнулся и неловко ступил на больную ногу, Артур проворно подал ему палку, и лорд Уильям ласково потрепал мальчика по голове. – Все вы будете желанными гостями в замке Керкстон или в любом другом моем доме или поместье. Если вам когда-нибудь понадобится помощь, я надеюсь, вы обратитесь ко мне как к своему союзнику. К другу.
Уинн смотрела сквозь слезы, как он уходит, тяжело ступая. Она правильно поступила, что решила оставить Риса и Мэдока с их отцом. Теперь она твердо в этом убеждена. Так отчего же было так больно?
Она опустилась на колени, широко раскинув руки, и пятеро малышей тут же кинулись к ней в объятия. – Почему ты не можешь остаться? – плакал Рис; перед лицом неминуемого расставания от всей его бравады не осталось и следа.
– Не уезжай, Уинн, не уезжай, – всхлипывал Мэдок, уткнувшись ей в шею.
«Рис и Мэдок так редко плачут», – подумала Уинн, охваченная горем. Они никогда не плакали, да и она тоже не привыкла проливать слезы. Но сейчас, припав к малышам, она плакала так, будто сердце ее разбито навеки и никогда уже не залечится. Она обнимала их, а они ее – маленькое хрупкое семейство, образовавшееся, несмотря на все невзгоды, а потом разбитое, когда уже, казалось, они миновали самое худшее, что может преподнести им жизнь.
