Маргарет Барнс - Торжество на час
— Ты права, дорогая Марго, — сказала она. — Под сердцем я ношу наследника Англии и должна отдохнуть. Я попробую не думать… перестать думать…
Анна мягко высвободилась из объятий подруги и некоторое время неподвижно стояла, прижав пальцы к стучащим вискам, пытаясь успокоиться.
— По-моему, ты говорила о войне с Испанией. Если только Испания собирается послать свои корабли, молю Бога, чтобы она сделала это сейчас, — с непринужденной серьезностью заявила она.
— Вы хотите сказать, пока мы живы? — спросили они одновременно, не сговариваясь.
Анна кивнула, поднимая глаза к тоненькому золотому лучу солнца, пробивающемуся сквозь тяжелые тучи.
— Мы спровоцировали войну, мы и должны пострадать от нее. Не хочу, чтобы мой бедный ребенок…
— Бедный ребенок! — засмеялся Джордж, пытаясь снова развеселить ее.
Но Анна не собиралась шутить, новая мысль заставила ее затрепетать.
— Он не будет наполовину француз или испанец, — напевала она, с восторгом сложив красивые руки на животе. — Он будет чистокровным англичанином.
Джордж хлопнул ее по плечу, как хлопнул бы Норриса или кого-либо из друзей, порадовавших его удачным выпадом.
— Поверь мне, Нэн, — ободрял он, — если он вырастет похожим на тебя, если у него будет хоть половина твоего ума и силы духа, он не станет сомневаться, что делать, когда придут испанцы.
Глава 34
Взоры и думы обитателей Вестминстера были прикованы к одной из комнат в притихшем дворце, где на кровати возлежала новая королева — на пышной французской кровати с пологом, поддерживаемым четырьмя столбами. Кровать эта составляла часть выкупа короля, который, по слухам, назначила сама Анна, считая ее единственно подходящей для рождения сына.
Обливаясь потом, содрогаясь от безумной боли, Анна сжимала в руке уголок простыни, пользуясь каждой секундой передышки, наступающей во время родов.
Из-за приспущенного полога доносились голоса людей, столпившихся в спальне. В ее воспаленном мозгу накладывались одно на другое лица родственников, аптекарей, архиепископа и канцлера. Происходящее казалось нереальным: тихое перешептывание, бесконечное мотание женщин из спальни и в спальню — они приносили с собой множество странных предметов, а также бутылки с теплой водой.
Когда Анна вспоминала о предсказаниях Джорджа, губы ее расплывались в подобии улыбки: действительно, у ее постели собралась добрая половина врачей Англии.
Новый приступ боли скрутил ее; перед глазами проплыло, отделившись от общей массы, лицо доктора Баттса, оно то приближалось, то удалялось; но на душе становилось спокойнее. Анна судорожно ухватилась за его добрые руки. Он всегда был добрым с ней, когда она болела чумой… Но, матерь Божья, неужели он позволит ей умереть, когда речь идет о рождении наследника престола Англии!
Она послушно согнула ноги, так, как он подсказал, прижала колени к огромному животу. Становилось все труднее и труднее. Анна закусила губу, и кровь закапала на подбородок, — даже кричать она не могла позволить себе.
Рядом находилось много дам, и она готова была поклясться, что некоторые из них при виде ее мучений усмехались!
Кто-то склонился над ней. Он пришел по поручению, старался четко произносить каждое слово, пытаясь ухватить ускользающее сознание.
— Господин Хенидж… от короля… Его Величество шлет выражения любви и признательности в столь трудный для вас час…
Заверения в его любви!
Ряды голубых и золотых лилий на вышитом балдахине, словно пьяные, покачивались перед остановившимся взглядом Анны, в то время как все ее существо пронзила новая волна боли. Вот если бы Генриху или какому-нибудь другому мужчине пришлось рожать, то очень скоро прервался бы род людской!
— Так все рожают? — прошептала Анна, обращаясь к неясному пятну в том месте, где стоял Баттс.
— У вас трудные и затяжные роды, Ваше Величество!
Анна и сама прекрасно чувствовала, что очень многие женщины так не страдали. Она понимала, что все происходит не так: уж слишком суетились вокруг нее перепуганные дамы. Даже такие суровые лица, как у Джейн, и те смягчились от жалости к ней. Все былые ценности, ее величие потеряли всякий смысл: она, королева, должна лежать и мучиться, как простая корова, а может даже и умереть, как недавно умерла Мэри Саффолк.
Потеряв остатки сил от нестерпимой боли, Анна услышала свой собственный крик.
— Гарри! Гарри! — кричала она.
Присутствующие сочувственно кивали головой, думая, что она зовет мужа.
Вокруг нее, скрытые пологом, собрались близкие родственники. Джокунда поддерживала ее, обнимала за плечи, как будто собою хотела заслонить Анну от смерти.
В жаркой агонии поясница разламывалась. Слабея, Анна почувствовала, что с нее, словно с мертвого кролика, сдирают шелковистую, как ткань, шкурку.
Казалось, время тянулось бесконечно долго. Она превратилась в слепой и тупой резервуар, наполненный одной мучительной болью. Затем она начала падать, падать, погружаться в сладостное забвение, где царила ночь и не было никакой боли.
Прошло достаточно времени, прежде чем Анна открыла глаза. До нее донеслись приглушенные голоса, чьи-то руки прикасались к ее телу, что-то делали с ним. Она вдруг почувствовала себя песчинкой, готовой при малейшем дуновении ветра улететь, но давало себя знать огромное перенапряжение и истощение: Анне так и хотелось зарыться с головой в теплую перину.
От тепла, исходившего от жаровни с углями, согрелись ноги, а когда к безвольным губам поднесли бокал с ликером и заставили выпить, Анна почувствовала, что внутри у нее все загорелось. Она боялась открыть глаза, пыталась хоть немного еще продлить минуты блаженства, освобождения от страшных мук.
— Все закончилось, бедная моя, дорогая моя, — кто-то взволнованно шептал, почти касаясь ее щеки.
Марго — это она — прохладными руками стирала пот со лба. Беспредельная доброта, сквозившая в ее голосе, потрясла Анну, и она заплакала, горючие слезы потекли по ее щекам.
Все закончилось, ее муки закончились… Не торопясь, с сознанием необыкновенного счастья Анна наслаждалась своим возрождением.
Какое-то время ее мысли дальше осознания счастья не шли, но постепенно она приходила в себя. Осторожно попробовала пошевелить под одеялом рукой, ощупала тело и обнаружила, что живот стал плоским.
Полбокала выпитого ликера навевало на нее дремоту. До чего же ей хотелось спать! И почему эти важные персоны за пологом не уходят? Почему не оставят ее в покое, ведь так хорошо лежать у себя дома в постели? Не нужно ей ни золотой короны, ни лилий, как не нужно было ее сестре! Мэри! Все-таки она дура!.. Ну почему они не замолчат?
