Нэн Райан - Костер на снегу
— Могла бы приготовить обед! — процедил Кейн, стянул стетсон и сердито бросил на стол.
— Сейчас приготовлю.
Улыбка Натали слегка померкла, но она с подозрительной готовностью вскочила с дивана. Кейн отмахнулся.
— Поздно, — буркнул он раздеваясь. — Теперь я и сам могу этим заняться.
Когда немного позже они уселись за стол, Натали сделала несколько попыток завязать разговор, но Кейн отвечал односложно и холодно, и она отступилась. В комнате повисла тишина. Как два малознакомых и не слишком приятных друг другу человека, они ели, не поднимая глаз. Кейн был настолько угрюм, что это нервировало Натали. Ей хотелось положить этому конец, но она не могла придумать, как это сделать: дать пощечину? Подойти и поцеловать, чтобы он вскочил и встряхнул ее как следует? Пусть будет все, что угодно, только бы не сидел напротив как посторонний. Но Натали не решилась на столь радикальный шаг. Последующие два дня прошли в той же обстановке. Напряжение нарастало, и когда Кейн объявил, что она может вернуться домой, у Натали вырвалось:
— Слава Богу!
Глава 34
— Ты уверена, что справишься одна? — спросил Кейн стоя на пороге спальни и собираясь покинуть Клауд-Уэст.
— Конечно, ведь я дома, — откликнулась Натали из недр необъятной кровати.
Здесь все было белым: подушки, простыни, покрывало даже отделанный кружевом полог. Ну и, конечно, ночная рубашка, которая была теперь на ней. Нервно оправляя манжету, она добавила:
— Ты сделал все, что мог.
В самом деле, в камине горел огонь, рядом лежал недельный запас дров. На ночном столике стоял поднос с чаем и бутербродами.
Кейн доставил Натали в Клауд-Уэст и, пока она меняла заимствованную одежду на свою собственную, вскипятил чай нарезал хлеб и, порывшись в буфете, нашел варенье. Когда он принес все это в спальню, Натали была уже в постели. Ее рыжие волосы казались единственным ярким пятном в этой бесцветной комнате.
— Не слишком хочется оставлять тебя совсем одну.
— Скоро вернется Джейн.
— Значит, я могу ехать?
— Да.
Но он продолжал стоять на пороге.
— Спасибо за все, — тихо произнесла Натали — И знаешь что, Кейн…
— Что?
Она собралась с духом и выпалила:
— Мне известно, что ты нашел золото Маниту!
Кейн промолчал.
— Не прикасайся к нему! Это опасно, понимаешь? Ты можешь… тебя могут… короче, не делай этого!
— Прощайте, судья Валланс.
Кейн произнес эти слова пренебрежительным тоном человека, который видит другого насквозь и вовсе не собирается с ним считаться. Он оглядел Натали и вышел, а уже за порогом тихо засмеялся, явно не для нее, а для себя. Шаги медленно удалились по коридору.
Натали огорченно покачала головой. Она не винила Кейна за недоверие. Почему он должен был ей верить? Он думал, конечно, что ее интересует только золото, что она хочет сберечь его для себя. По его мнению, у нее не было и не могло быть никаких других причин — по крайней мере при сложившейся ситуации.
— Кейн, постой! Погоди!
Повинуясь порыву, Натали откинула одеяло, соскочила с кровати и — как была, босиком — бросилась за ним.
Кейн остановился посредине лестницы, повернулся и поднял глаза. Натали бежала к нему, подхватив подол ночной рубашки, так быстро, что волосы летели следом, словно подхваченные ветром. Она остановилась ступенькой выше Кейна так резко, что с размаху ткнулась ему в грудь. Так, пряча лицо, Натали сказала сквозь частое дыхание:
— Я не выйду за Эшлина!
И убежала, предоставив Кейну следить, как мелькают из-под подола рубашки ее стройные ноги. Она не дала ему времени отреагировать, да он и не знал как, поэтому лишь проводил взглядом быстро удалявшееся видение в белом одеянии. Дверь за Натали захлопнулась с громким стуком.
Кейн пробежался взглядом по лестнице. Он стоял точно посредине лестницы, и с одинаковым успехом мог вернуться в спальню и заключить Натали в объятия или продолжать путь, как если бы ничего не случилось. Вернуться означало вторично довериться женщине. Это было бы так легко сейчас, в момент радости от известия, что Натали не выйдет за другого.
Но у каждой медали две стороны, и значит, этот другой не возложит на себя всю — ответственность за последствия, не подвергнет себя риску быть обманутым. Все это достанется ему.
Кейн повел плечами, словно стряхивая еще не принятое бремя, и двинулся вниз по лестнице.
Натали стояла спиной к двери, зажмурившись так сильно, что повлажнели веки, и молилась, молилась о том, чтобы он повернул назад. Сначала с лестницы не доносилось ни звука, и по мере того как это длилось, в ней крепла надежда, что именно так все и будет, что она нашла волшебные слова — ключ к счастью.
Но вот снаружи послышался наконец звук шагов. Не зная, куда они направлены, Натали открыла глаза и ждала с пересохшим ртом и отчаянно бьющимся сердцем. Увы, звук быстро слабел.
Кейн уходил.
Натали уронила голову на грудь, но когда глаза наполнились слезами, снова подняла голову, не дав им пролиться. Она вернулась к постели, легла и укрылась, внезапно почувствовав себя очень уставшей, даже более уставшей, чем после своего неудачного побега из хижины Кейна.
Чай остыл, бутерброды засыхали на столике у кровати, огонь в камине догорел, а Натали все парила между сном и явью, бесконечно одинокая и несчастная.
* * *
Кейн перестал махать топором только в сумерках. Он постоял, глядя на здоровенный ствол, который ухитрился полностью очистить от сучьев за столь короткое время, снова занес топор и с проклятием опустил. Блестящее лезвие глубоко зарылось в сухую древесину.
Выпустив топорище, Кейн поднес ладони к глазам. Они были в мозолях от сумасшедшей гонки этого вечера. Со лба струился пот. Вытерев лицо, Кейн засмеялся над собой. Вернувшись из Клауд-Уэста, он сразу взялся за работу: наколол дров, хотя уже заготовил их целую поленницу, и свалил еще один ствол. Он махал топором с такой яростью, словно расправлялся с врагом. Теперь у него хватило бы дров на две зимы.
Полезная, но необязательная трудовая деятельность,
С довольно нелепым чувством Кейн направился к дому. Он очень надеялся, что усталость возьмет свое и что он уснет мертвым сном, как только доберется до постели. Но он отвлекся, пока разводил огонь, и сел к камину, решив, что для начала надо расслабиться.
Он устал, это верно, но только физически. Неугомонное сознание продолжало свою деятельность, и мысли были исключительно о Натали. В памяти снова и снова возникала рыжая макушка у его груди, в ушах эхом звучало: “Я не выйду за Эшлина! Я не выйду за Эшлина!”
Выкурив сигару и ополовинив стакан виски, Кейн подумал, что пора бы и лечь. Постель манила к себе. По обыкновению раздевшись догола, он улегся и погасил лампу на прикроватном столике.
