Сьюзен Джонсон - Серебряное пламя
Нервно пригладив волосы она отметила, что не все пуговицы на ее платье застегнуты после кормления Макса и, пожав плечами, отправилась встретиться лицом к лицу с мужчиной, который разрушил ее жизнь или почти сделал это. Импрес вернулась в залитую солнцем комнату и нашла Трея, все еще комфортно расположившегося на полу. Как ему нравится, подумала она горячо, не беспокоиться ни о чем в мире. Его не касается, что в комнате наверху у него сын, не волнует, что он ворвался в ее жизнь, пытаясь разрушить тот хрупкий мир, который она построила, он абсолютно не испытывает никакой неловкости, явившись в дом так рано.
Тебе не следует покупать бриллианты Эмили, — коротко сказала Импрес, вместо того чтобы сказать ему то, что она в действительности чувствовала — что он раздражает ее и еще сильнее раздражения оставляет ее странно тревожной. — И, — она рукой обвела подарки, разбросанные по полу, — все это.
Темные ресницы Трея шевельнулись небрежно — единственное движение в расслабленной позе. Ему был знаком этот тон в женщинах.
— Почему бы нет? Мне они нравятся. — Его голос был умиротворяющий. Было слишком рано начинать сражение, или, может быть, он слишком устал, или, сосредоточившись на детях, просто не беспокоился, о чем она думает. Пожав плечами от ее враждебности, он подумал внезапно, что ему следовало бы приехать в Париж раньше, по крайней мере, из-за детей.
Простая реплика Трея поставила ее в тупик и вместе с тем рассердила своей небрежностью.
Черт бы побрал его внезапный приход в ее дом, подумала Импрес, и его огромное влияние на детей, хотя беспокоила ее не забота Трея о детях, не дорогие подарки в эти утренние часы, а растрепанный вечерний костюм и темные круги под глазами… как будто ему пришлось впопыхах одеваться. Воротник рубашки Трея был измят, белый галстук ослаблен, накрахмаленная рубашка полурасстегнута, часть драгоценных пуговиц потеряна, и от него исходил хмельной запах мускуса — последний крик моды в Париже. Вдохнув, она подумала, что этот пряный и возбуждающий запах Трей, несомненно, оценил. Скользнув по нему взглядом, Импрес обратила внимание на блестки на носках его американских ботинок, что указывало на недавнюю близость к женскому платью, которые в последнее время сверх меры украшались блестящей мишурой. Конечно, чем он занимался, было ясно из его оскорбительного заявления о том, что он провел бессонную ночь; Трей не ложился спать, потому что был с женщиной. Как он осмелился прийти к ней прямо со своей… оргии?
— Ты и в Париже носишь ковбойские башмаки? — спросила она резко, чем вызвала удивленный взгляд Трея.
— Я всегда надеваю башмаки или мокасины, — ответил он спокойно, не обращая внимания на внезапное изменение предмета разговора и ее раздраженный тон, — вне зависимости от того, Париж это или другое место. — Он не стал добавлять, что то, что он носит, никак ее не касается.
— Она хорошо развлекла тебя? — выпалила Импрес, не в состоянии подавить ощущение, что даже с кругами под глазами он выглядит великолепно. Подойдя к нему, она кивком указала на носки его башмаков.
Трей только сейчас заметил серебристый блеск, ярко выделяющийся на черной коже, и вспомнил обстоятельства, при которых он оказался на его обуви.
Герцогиня де Суансон, узнав каким-то образом, что Трей в Париже, возможно, от одного из посетителей салона Импрес, позвала его к себе на вечер. Вначале Трей вежливо отклонил приглашение, расстроенный тем, что Импрес выгнала его. Пожалуй, не просто расстроенный — разъяренный ее популярностью среди поклонников. Трей был не в том настроении, чтобы подвергнуться атаке со стороны гостей Эсти.
— Дорогой, мы просто не можем жить без вашей экзотики, — настаивала Эсти, характерным, чуть хрипловатым голосом.
— Я не очень расположен к развлечениям сегодня, — проворчал Трей, который был в самом дурном расположении духа.
— Мы соскучились по вашему обаянию, — уговаривала она, поняв его настроение. — К тому же вы сможете опробовать мой новый рояль — настоящий Бесендорфер. Я скажу, чтобы его передвинули в библиотеку. Там вы будете предаваться размышлениям в одиночестве и играть Листа на лучшем инструменте принцессы Евгении. Если кто-нибудь осмелится побеспокоить вас — я оторву ему голову.
Трей рассмеялся.
. — Вы всегда были поразительно гостеприимны, Эсти. Но хочу предупредить, что сегодня я не лучшая компания.
Хорошо зная Трея, герцогиня сомневалась, что какие-либо обстоятельства могут сделать Трея плохой компанией, но решила не спорить. Она обладала безукоризненным тактом и поэтому имела множество друзей.
Трей явился попозже и постарался быстро пройти через заполненные гостями комнаты в библиотеку.
Прекрасный рояль с золочеными, украшенными изумительной резьбой ножками и четырнадцатью видами инкрустаций оказался подлинным шедевром. Приглушенный свет газовых светильников делал его еще заметнее на фоне темных панелей стен библиотеки и рядов книжных полок. С обычной для Эсти предусмотрительностью на столике рядом с роялем стоял его любимый бренди.
Трей подошел к роялю, пробежался пальцами по клавишам, потом налил себе бренди и сел за инструмент. Трей знал, что Эсти найдет его позднее, и понимал, что она приведет с собой друзей. Но то время, которое она обещала, принадлежит ему. Через секунду он забыл обо всем, кроме щемящей печали музыки Листа. Его длинные пальцы бегали по клавишам изящно, без усилий, музыка звучала со сдержанной силой; Трей ощущал ее проникновенную силу кончиками пальцев, каждым нервным окончанием и всей душой.
Много позже он оторвался от рояля и увидел, что комната заполнена улыбающимися женщинами, в их глазах таилось восхищение и заманчивое предложение. Прославившийся своей наружностью и почитаемый за первобытную экзотичность, Трей в глазах флиртующих с ним женщин был желанным призом, и в прошлом он бы не отказался получить удовольствие, приняв многообещающие предложения. Однако после Импрес острое чувственное желание как-то пропало, остались только слова, полные намеков и оттенков, знаменитое обаяние действовало автоматически, без усилий с его стороны. Как привычное упражнение, которое доведено до автоматизма постоянной практикой. Поэтому он улыбался и флиртовал со своим обычным соблазнительным бесстыдством, в то же время грациозно отказывая им всем.
В тот момент, когда он допивал с Эсти и ее мужем последний бокал, собираясь уходить, в комнату ворвалась молодая графиня Треви, стройная, восточного типа женщина, с пылающими глазами и оливковой кожей, и, проследовав среди гостей словно некая ночная нимфа в черном платье и блеске бриллиантов, подсела к Трею и призывно улыбнулась ему. Вежливо улыбнувшись в ответ, он продолжил разговор с герцогом де Суансон. Секундой позже она коснулась его рукой и стала шептать ему на ухо.
