Елена Арсеньева - Год длиною в жизнь
– Нет, – сказала очередная хозяйка, – больше я тебе курочку не продам. Вареная, знаешь, яйца нести не обучена!
Ну что ж, людей можно было понять. И хоть соседка Павла тетя Агаша, добровольно исполнявшая в Олкане обязанности фельдшерицы, стоматолога, гинеколога и заодно парикмахера (а также изготовителя лапши для загостившейся гостьи), кляла Риту почем зря и настаивала, что ей еще недели две, самое малое, нужно в постели провести, если не хочет на свою «женскую голову» (тетя Агаша почему-то так говорила) неприятностей нажить, тянуть время Рите больше было нельзя. Да и не могла она больше сидеть, вернее, лежать в Олкане! Нет и нет!
В печальные годаИзвестен нам ответ:Нет в мире слова – «да»,Есть только слово – «нет».
Проводница кончила наконец скалить зубы и опустила лесенку. Павел легко поднял сумку, поставил на подножку, поднялся сам:
– Которое купе?
– А как желательно, с мужчинами ехать, в женской компании или в одиночестве? – спросила проводница вроде бы Риту, но так и ела при этом глазищами Павла. – Свободные купе имеются…
– Думаю, что в одиночестве. Верно? – угрюмо проговорил Павел, не оборачиваясь к Рите. Но она все равно кивнула.
– Тогда в восьмое, – проводница, совершенно забыв про билет, про Риту, пошла вслед за приглянувшимся мужчиной, играя глазами, бедрами, улыбкой – словом, всем существом своим. – Вот сюда заходи, располагайся…
Она уже даже сделала движение закрыть за собой дверь купе, но тут донесся паровозный свисток, и кудрявая опомнилась:
– Ой, да вы ж провожающий! Немедленно покиньте вагон, поезд отправляется.
Павел сунул сумку под полку и вышел в коридор. Остановился рядом с Ритой:
– Ну…
Она молча кивнула.
– А к Марине Ивановне зайдите, – повторил он то, о чем не единожды было переговорено. – Вдруг… Она, знаете, достойна этого за свои страдания… Хотя я почти убежден, что она тоже откажется.
– Посмотрим.
– Провожающий, покиньте вагон! – благим матом уже заорала проводница, рысью пробегая к тамбуру и хватаясь за поручни. Внизу нервически приплясывал начальник станции, готовый дать отправление, но проводница помотала головой, и Общак разразился красочной тирадой, эхо которой донеслось и в коридор, где замерли друг против друга Павел и Рита.
– Идите, идите! – испугалась Рита.
– Я напишу. Можно? – пробормотал Павел, не трогаясь с места.
– Конечно, я же оставила вам адрес.
– Рита… я все же хочу, чтобы вы подумали…
– О Господи, Павел, идите! Вы сумасшедший! Зачем вам чужой ребенок? Да нет, я все равно от него избавлюсь, как только вернусь домой. Уходите, уходите же!
Обида, боль, беда,
Любовь, горенье, свет…
Мучительное «да»,
Спасительное «нет».
– Провожающий! – заблажила из тамбура проводница – но осеклась, потому что Павел уже пронесся по коридору. Спрыгнул, словно забыв про лесенку, – Рита видела, что он с трудом удержался на ногах, – прихрамывая и понурясь, побрел к станционному строению.
Поезд тронулся, станция, надпись «Олкан» и Павел уплыли, потом уплыл и широко улыбающийся, а может, орущий невесть что Общак, и просеки, и лесные делянки, и груды бревен – все уплыло, все расплылось в глазах…
Тем временем Общак подошел к Павлу.
– Ну так уехала, значит?
– Уехала, значит, – кивнул тот, глядя вслед поезду.
– А она правда иностранка?
– С чего взял?
– Тетя Агаша болтанула.
Павел остро глянул на него:
– А еще чего тетя Агаша болтанула?
– Ну чего… всем известно… в положении бабонька твоя. От тебя, что ль, или нагуляла на стороне?
В голосе Общака не было ни малейшей издевки, только нормальное мужское сочувствие.
– На стороне, – невесело сказал Павел. – И бабонька, увы, не моя.
– Ой, Пашка, больно ты мудреный, – от всего сердца сказал Общак. – Увы… Мля! Ну, сказал бы – мать ее перемать, а то «увы», главное!
– Чем богаты, – пожал плечами Павел и пошел было прочь, но Общак поймал его за рукав:
– А коли не твоя, так за каким рожном приезжала сюда? В Олкане знаешь чего говорят?
– Ну?
– Мол, приезжала просить тебя жениться на ней, а ты отказал.
– Это что, Ксюша твоя языком молотит? – хохотнул Павел. – Заткни уши. Все было не так, все было наоборот. Я просил ее замуж за меня пойти, а она отказала.
– Иди-ка! – не поверил Общак.
– Да сам иди, Колька, – устало пожелал Павел.
– Так за каким хреном она сюда наведывалась? – воззвал опять Общак.
Павел знал начальника станции. Приставала еще тот, почище любого особиста! Ему надо что-нибудь сказать. Хоть что-нибудь, чтоб отвязался!
Ну и скажет…
– Ладно, Колька, – вздохнул Павел. – Скажу, что ей тут понадобилось. Мой отец, видишь ли, еще в восемнадцатом году зарыл в одном городе клад, а секрет оставил этой женщине. Ну вот она и приезжала, чтобы спросить, нужен ли мне тот клад.
– Иди-ка! – восхищенно воскликнул Общак.
– Иди сам, – снова посоветовал Павел.
– Нет, погоди. – Общак собрал в складки кожу на лбу. – А как мог твой папаша ей в восемнадцатом году секрет клада открыть? Ей что… ей сколько ж лет тогда, семьдесят, что ли?
– Да нет, – досадливо посмотрел на него Павел. – Папаша клад зарыл в восемнадцатом, а потом, прежде чем помереть в сорок четвертом (он во Франции обретался, там и познакомился с Ритой), рассказал ей о нем и попросил открыть секрет мне при случае. Ну а она в Союз долго не могла попасть, знаешь же, как у нас строго с иностранцами.
– Ага, ага… – самозабвенно кивал Общак и вдруг захохотал: – Ой, не могу! Болтаешь невесть чего, а я уши развесил. Иди ты, Пашка, со своим кладом!
– Иди сам, – терпеливо сказал Павел, потом протянул Общаку руку на прощанье и отправился домой.
А начальник станции, крутя головой и похохатывая, отправился к телефонистке Ксюше и велел вызвать районное отделение милиции. Участковый Бурков приказывал ему непременно вызнать, для чего в Олкан приезжала загадочная иностранка. Вчера Общак доложил участковому про ее беременность, сегодня доложит про клад. Пашка наврал про клад, конечно, такое только в кино бывает, в каком-нибудь «Острове сокровищ», но его, Общака, дело маленькое: просили сообщить – он и сообщит!
В ожидании соединения начальник станции устроился на табурете, взял из стоящего под столом ящика бутылку пива (доставил с поездом знакомый проводник), открыл ее о край стола, глотнул. Хотел еще глотнуть, но тут Ксюша соединилась с Бурковым.
Тем временем поезд все дальше уходил от Олкана. Рита смотрела, смотрела в окно, потом отерла глаза и вошла в свое купе. Села на свою полку.
